Проект «венера»
Шрифт:
— А вот у тебя, Василий, должны же быть какие-то воспоминания из того времени. Ведь ты застал тот мир до того как…
— Ты думаешь, что рай тогда был? — скептически задал вопрос Василий Иванович, на что Раман неопределённо пожал плечами.
— У меня с самого рождения помнятся разговоры старших о том времени — как о потерянном рае.
— Ну… формально жили лучше, чем сейчас. Но в воздухе… — Василий сделал жест рукой в воздухе, — уже чувствовалось
— Но в Бомбае — кстати, недавно узнал, что ранее его называли Бомбей…
— Русские называли так, но я не уверен, что это изначальное его имя.
— Ну, всё равно… В Бомбее у нас хоть не так безнадёжностью пахнет, как в остальных местах. Да, бедно живут, часто мрут, но хоть стабильно, без ухудшения и мерки не борзеют.
— А вот последнее — заслуга вашей службы! Службы Охотников. Так что ты тут себе «Спасибо!» скажи — тут же оптимистично подхватил Василий.
— Ну да… Мы, «Интаком» — хоть хорошие феодалы, — ехидно улыбнулся Раман. — За своей зоной ответственности хорошо приглядываем. Даже за Бомбеем, который у нас как бы в полосе двойного контроля…
— С Домом Блэр, — как выплюнул, проговорил спустя секундную паузу Раман.
— Но не они, а мы там порядки устанавливаем! — заметил Василий.
— Потому и не так плохо в Бомбее, как в той же Калькутте.
— Это так… — не найдя, что сказать, подтвердил Василий Иванович.
— Многие у нас в Охотниках говорят, что ты хочешь сделать так, как было тогда…
— Когда?
— До Апокалипсиса. Как в двадцатом веке.
— Они не правы.
— Почему?
— Если сделать так, как было до Апокалипсиса, то будет повтор Апокалипсиса! Я же хочу сделать так, чтобы люди жили лучше, чем тогда.
— Чем тогда… — задумчиво протянул Раман. — А я вот вижу, что лучше, чем сейчас, не было.
— Просто судьба у тебя, Рома, тяжёлая. Вот и не можешь помнить.
— А у тебя была, скажешь, легче? — с долей ехидства спросил Раман.
— Не скажу. Просто она была дольше.
— Иногда… мне хочется пожить в те времена… до Первого…
— Многие хотят… — неопределённо поддакнул Василий.
— Расскажи, как тогда жили. Ведь тебя тоже наверняка тянет в прошлое?
Василий опустил голову и медленно покачал ею.
Лицо его стало печальным.
Тянет ли меня в прошлое?
Тянет ли меня вернуться туда, где я родился?
А кого не тянет?
Но только одна боль там. Боль и мрак ушедшего в небытие.
Однажды, лет пятнадцать назад я решил-таки бросить всё, вырваться и посмотреть на места моего детства. Ну, вот душа просит, и всё. Хоть ты тресни.
Долго
Перекинул дела на замов, взял трансконтинентальный авикар и махнул по азимуту.
Эх! Лучше бы я этого не делал.
Уже когда авикар летел над Россией, такая тоска взяла!
Россия была укрыта облаками. Плотный облачный слой, ровный как снежное поле. Белая пушистая поверхность от горизонта до горизонта. И ослепительно сияющее солнце, на ослепительно синем небе, расчерченном сеточкой перистых облаков. Оно всегда так здесь зимой. Обычная погода.
Пробил низкие облака, вышел на горизонталь почти в тридцати метрах над поверхностью.
Ещё раз сверился с тем, что мне подсказывала память. Но внизу не было ничего, кроме снега. Белое пространство.
Ни дорог, ни посёлков. Ничего.
Вывел аппарат на точку и плавно опустил на снежный наст, подняв небольшую тучу снежной пыли.
Лапы авикара продавили девственный снежный покров и потонули в снегу. Мягкий толчок, и автомат заворочался, выравнивая транспорт, устанавливая его в соответствии с теми понятиями, которые он считал правильными.
Разворачиваюсь, поднимаюсь из кресла, иду. И делаю всё это как автомат. Открываю люк, сбрасываю трап.
А у самого ноги как ватные. Сделал шаг, остановился.
Может, воздух морозный ожёг, а может, память — не знаю. Но стоял долго, никак не решаясь сойти.
Колебался, но, наконец, сделал пару шагов и спрыгнул в снег. И тут же провалился почти по пояс.
Да, много в том году навалило, много.
Я посмотрел на рукав, где «лоцман» нарисовал услужливо мои текущие координаты. До той точки оставалось ещё метров тридцать.
Определил направление и погрёб туда. Идти с непривычки по глубокому снегу было тяжело.
Колени взламывали снизу тоненький слой наста, наросший сверху пушистого, рассыпчатого, сухого снега, отбрасывали их в стороны. Я как ледокол ломился к своей цели, оставляя позади неглубокую колею, засыпавшуюся сухим снегом.
Ну, дошёл. Выдохнул. Огляделся.
Вот оно — то самое место.
Место, где я родился и вырос. Откуда ходил в школу, где прожил полжизни до того как…
Я повернулся в ту сторону, где были многоэтажки.
Там тоже ничего — только бугры снега, очевидно, прикрывающие груды щебня. Всё, что осталось от них.
Повернулся в сторону, где был наш институт. Тот, где работали мои отец и мать, мои друзья и я сам, до того как…
Там тоже не было ничего.
Двести лет — слишком большой срок для дела рук человеческих. Особенно после Апокалипсиса, разрушительным цунами пронёсшегося по континентам.
Я вспомнил разговоры тех времён, когда мы, учёные, с глубокомысленным видом рассуждали насчёт «ужасов атомной войны».