Проект Ворожея

Чередий Галина Валентиновна

ГЛАВА 28

– Вы меня, конечно, простите, но я не могу допустить, чтобы вы допрашивали моего пациента в подобном состоянии! – на мой взгляд, чрезмерно строго сдвинул густые седые брови главврач районной больницы.

– Прошу прощения, как к вам обращаться, гражданин? – натянув маску настоящего говнистого мента, сухо осведомился я.

– Ко мне обращаться – Леонид Петрович Малов, – поджал губы полноватый низенький доктор, вызывающе глядя на меня снизу вверх.

– Так вот, гражданин Малов Леонид Петрович, ваш пациент вполне может оказаться опасным преступником, а таким место не в вашей больнице, где и нормальных задвижек

нет, а в тюремном лазарете. – Конечно, Влада утверждала, что парень невиновен, и я склонен был ей верить, но одно дело моя вера, а другое – неизбежная канцелярщина. Мне она и самому-то не в кайф, а тут еще доктор этот встал на пути с таким видом, будто я эмиссар гестапо, прибывший изощренно измываться над больными.

– И мы пришли не допрашивать, как вы изволили выразиться, а опросить, дабы получить внятную картину вчерашних событий, причем именно с точки зрения вашего… хм… подзащитного.

– Даже если так, – ноток праведного гнева в голосе врача стало в разы поменьше, но вход в палату он все продолжал загораживать. – У Кравцова ожоги второй степени почти тридцать процентов тела, это безумно больно, и мы сейчас держим его на сильных обезболивающих. Человека под действием подобных препаратов сложно назвать адекватным и имеющим четкое представление о реальности. А что, если он оговорит себя?

– Леонид Петрович, мы не собираемся ничего требовать от этого молодого человека, – мягко вмешалась Влада. – Не думаю, что под действием любых препаратов некто, не совершавший ужасных вещей, объявит себя виновным. Мы заинтересованы в поимке настоящего преступника, а не в склонении кого-либо к самооговору.

– Было бы сказано, – проворчал главврач, отступая, однако, с дороги и раздражая меня еще больше.

Все-таки бесит этот идиотский стереотип, что все поголовно в нашей системе только и мечтают любой ценой побыстрее найти крайнего, навесить на него всех собак и закрыть дело, получив лишние звездочки на погоны. Понятно, что и таких в органах в достатке, но не все же. Хреновых врачей тоже пруд пруди, но я же не позволяю себе тут встать в позу и начать строить столичного говнюка, уверенного, что все медработники с периферии – криворукие некомпетентные недоучки, только и думающие, как кого-то залечить до смерти.

– Кравцов Михаил Николаевич?

Лежащий на больничной койке парень никак не прореагировал на наше появление, хоть и не спал. Он был буквально запеленут в бинты с разноцветными разводами крови и препаратов с ног до головы и, само собой, выглядел ужасно. Сломанный нос, фингалы в пол-лица, разбитые в мясо губы, сломанная рука подвешена, в общем, досталось ему изрядно. Но гораздо более тягостное впечатление произвел его короткий взгляд, которым он одарил нас, прежде чем отвернуться. Меня буквально передернуло от интенсивности боли и окончательной безнадежности в нем. Причем показалось, что к физическим страданиям это всепоглощающее отчаянье имеет весьма отдаленное отношение. Это был взгляд приговоренного к смерти, которому было отказано в помиловании, и никакое чудо его уже не спасет. Конечно, не приведи господи очутиться в полной власти разъяренной толпы, но все же обошлось относительно благополучно, так неужели его сам факт нападения и временного бессилия настолько сломал? Или тут нечто совсем другое?

К этому времени у меня были основные данные на парня. Кравцов Михаил, двадцать четыре года, недавно с отличием закончил Питерский

институт живописи, скульптуры и чего-то там еще. По месту учебы и практики зарекомендовал себя со всех сторон положительно. Неконфликтный, мягкий, но не слишком активный во всем, что касалось общественной жизни ВУЗа. Вернулся домой, но с родителями не остался, а перебрался в оставшийся от бабки домик в Немово. Собственно художествами своими и занимался все время. Ими же и зарабатывал, неплохо, причем, для начинающего.

Твою ж налево! У меня из-за этого дела уже, по-моему, скоро будет аллергия на все, что имеет хоть какое-то отношение к искусству во всех его проявлениях!

Я задавал формальные общие вопросы, а парень продолжал меня игнорировать, безжизненно глядя в оконный проем. Ладно, чего уж там – перейдем к делу.

– Михаил, вы были знакомы с погибшими сестрами Киселевыми? – чуть вздрогнул – вот и вся тебе реакция, но когда нас полный игнор-то останавливал?

– Какого рода отношения связывали вас с девочками?

Кравцов громко сглотнул и прикрыл глаза, продолжая хранить молчание. Но я успел уловить краткое выражение, промелькнувшее на его лице. Вина. Вот только за что?

– По какой причине вы вчера подверглись нападению жителей Немово с гражданкой Антониной Киселевой во главе? В чем они сочли вас виновным? – снова только неподвижный взгляд в окно.

Понятно, общения не будет. Заставить, при всем желании, его говорить я не могу, так что выходит – просто теряем время.

– Знаете, Михаил, столь упорное нежелание сотрудничать я могу счесть признаком причастности к преступлению. – Вот, видно, не выйти мне сегодня из амплуа плохого копа.

– Антон! – одними губами прошептала Влада, глядя просительно, но я строго на нее зыркнул, и она покорно застыла на своем стуле в углу палаты.

– И правильно! – неожиданно раздался надломленный сиплый голос Кравцова.

– Правильно что? – не понял я.

Парень очень медленно повернул ко мне голову и уставился снова взглядом обреченного, и я еле сдержался, чтобы не поморщиться и не отвести глаза.

– Правильно, что сочтете причастным. Я это заслужил.

– Пояснить не желаете?

– Чего уж тут пояснять, – болезненно искривил он искалеченные губы. – Встретил я двух девочек, недоверчивых и колючих. Показалось мне, придурку, что заставить их поверить, будто в мире полно хороших людей – это замечательная идея. И вот чем все закончилось. Так что виновен… во всем.

Слова Кравцов произносил отрывисто, словно хлестал самого себя. А во мне опять вскипело извечное возмущение и злость. Ну вот какого хрена люди, у которых есть зачатки добра и совести вечно взваливают на себя груз ответственности за поступки тех, кто начисто лишен понятий человечности и порядочности? Скрипнув зубами, я отогнал ненужные сейчас мысли и продолжил опрос:

– То есть факт своего близкого знакомства с сестрами вы признаете? – парень кивнул и тут же поморщился от боли. – Они носили сугубо дружеский характер?

Кравцов снова перевел взгляд на окно. Ну вот оно. Стыд.

– Нет. Не для меня. Я хотел… собирался… В общем, Ира и я…

Не слишком пострадавшей рукой парень стал судорожно комкать простынь, и его дыхание участилось, прибор, к которому он был подключен, издал какой-то неприятный, тревожный звук. Ну вот, сейчас примчится этот воинственный Айболит и пнет нас с Владой под зад из палаты.