Проект «Юпитер»
Шрифт:
Прочие проститутки наблюдали за этим разговором, и на лицах их отражались самые разные чувства: интерес, жалость, понимание и сочувствие. Как будто они сами не были жертвами той или иной пагубной страсти. В нашем добром «государстве всеобщего благосостояния» никто не стал бы трахаться за деньги ради того, чтобы заработать на жизнь. Никто не обязан был делать ничего такого — надо было просто не влезать ни в какие неприятности, и все. И это прекрасно срабатывало.
Когда я был маленьким, во Флориде узаконили проституцию. Но к тому времени, когда я достаточно вырос, чтобы этим интересоваться,
В Техасе закон запрещает заниматься проституцией, но надо слишком уж серьезно докучать полицейским, чтобы тебя отдали за это под суд. Двое копов, которые прекрасно видели, как бритая девица ко мне приставала, и пальцем не пошевелили, чтобы ею заняться. Может, как-нибудь потом, когда у них заведутся лишние деньги.
Обычно у проституток с имплантатами нет отбоя от клиентов. Еще бы — они ведь знают, что при этом чувствует мужчина.
Я поехал в город, мимо университетских магазинов, цены в которых были именно академические. Правда, Южный Хьюстон пользовался сомнительной репутацией, но ведь я был вооружен. Кроме того, я полагал, что плохие парни предпочитают бесчинствовать в более поздние часы и сейчас должны мирно спать в своих постелях. Но один не спал.
Я прислонил велосипед к стене возле магазинчика с выпивкой и стал возиться с замком — надежным, хитрой системы, для которого требовалась моя личная карточка.
— Эй, приятель! — пробасил кто-то у меня за спиной. — У тебя найдется для меня десять долларов? Или, может, даже двадцать?
Я медленно повернулся. Он был на голову выше меня, средних лет, худощавый и мускулистый. Обут в высокие, до колен, начищенные сапоги, длинные волосы туго собраны в хвост, как принято у сектантов-свето-преставленцев — наверное, он надеялся, что бог когда-нибудь схватит его за этот хвост и утащит живым на небо.
— Я думаю, что вам не нужны деньги.
— Мне нужны. И прямо сейчас.
— Какую «дурь» ты куришь? — спросил я и положил руку на бедро. Не слишком естественный жест и не слишком удобный, зато так легче будет подобраться к выкидному ножу. — Может, с тобой поделиться? У меня кое-что есть.
— Ты не должен давать мне то, что мне надо. Ты должен дать на это деньги, — верзила вытащил из голенища длинный нож с узким волнистым лезвием.
— Убери эту штуку. Будет тебе десятка, — его детская безделушка не шла ни в какое сравнение с моим выкидным ножом, но я не хотел устраивать резню прямо здесь, на тротуаре.
— Ага, ты согласен на десятку. А может, и на все пятьдесят… — он двинулся ко мне.
Я выхватил свой нож и нажал на кнопку. Лезвие резко щелкнуло, вылетев из рукояти, и хищно блеснуло пламенеющей кромкой.
— Потерял ты свою десятку, парень. Сколько еще ты хочешь потерять?
Он уставился на вибрирующее лезвие. Мерцающая дымка на его кромке была горячей, как раскаленная поверхность солнца.
— Ты служишь в армии. Ты — механик.
— Может, механик, а может, я убил одного такого и забрал у него нож — не важно. Короче, ты еще не передумал играть со мной в игрушки?
— Механики не особо крутые парни. Я сам служил в армии, знаю.
— Значит, ты и сам все знаешь. —
Мужик поглядел на меня, оценивая. В глазах его ничего не отражалось.
— А, хрен с тобой! — сказал он и засунул нож обратно в сапог. Повернулся и зашагал прочь, не оглядываясь.
Я выключил вибронож и подул на лезвие. Когда оно достаточно остыло, я защелкнул его обратно в рукоятку и положил на место. Потом вошел в магазин.
Продавец держал наготове блестящий баллончик с аэрозолем «Ремингтон».
— Сраный светопреставленец! Надо мне было его сделать!
— Спасибо, — сказал я. Этим своим аэрозолем он «сделал» бы и меня за компанию с незадачливым вымогателем. — Дайте мне шесть «Дикси».
— Пожалуйста! — продавец открыл холодильник. — Какое у вас довольствие?
— Армейское, — коротко ответил я. Доставать документы не хотелось.
— Могу себе представить, — сказал продавец, копаясь в холодильнике. — Нет, ну надо же! Они приняли закон, по которому я обязан впускать в магазин всяких сраных светопреставленцев! А эти оборванцы все равно никогда ничего не покупают.
— А зачем бы им это делать? Они считают, что мир не сегодня завтра пойдет прахом, и все закончится.
— Ну да. А тем временем воруют все, что под руку подвернется. Мне остаются только пустые банки.
— Да им все равно.
Меня начало трясти. С этим светопреставлением и охочим до аэрозолей продавцом я, наверное, был ближе к смерти, чем в Портобелло.
Он выставил передо мной упаковку с шестью бутылками пива.
— А вы не хотите продать этот ножик?
— Нет, он мне все время нужен. Я открываю им письма фанатов.
Ох, не надо было этого говорить!
— Признаться, я вас сперва и не признал! Я в основном слежу за Четвертой и Шестнадцатой.
— Я из Девятой. Это не так увлекательно.
— А, «удержание»! — он со знанием дела кивнул. Четвертая и Шестнадцатая группы были «охотники и убийцы». Мы называли их фанатов «боевичками».
Продавец вдохновился, хотя я был всего лишь «удержанием». И разведчиком — Психологические Операции.
— Вы не смотрели передачу про Четвертую в прошлую среду? — спросил он.
— Нет. Я и про себя не смотрел. Я тогда был на задании.
Он постоял немного, теребя мою карточку, пока до него дошло, что человек, просидевший девять дней внутри солдатика, не горит желанием бежать поскорее к телевизору, где показывают последние военные сводки.
Впрочем, некоторые именно так и делают. Я как-то встречал Сковилла после дежурства — он приезжал в Техас, в Хьюстон, на слет «боевичков». Они устраивают такие сборища каждую неделю, по выходным — пьянствуют, шумят, расслабляются как могут. Обычно они сбрасываются и платят одному-двум механикам, чтобы те приехали и рассказали «как это бывает на самом деле». Каково это — когда лежишь, закрытый в скорлупке, и наблюдаешь за тем, как ты же сам убиваешь людей машиной с дистанционным управлением. Еще они просматривают записи самых крупных сражений и рассуждают о стратегии.