Проездом
Шрифт:
— Что прикажете?
— Вас не затруднит написать письмо под мою диктовку?
— С удовольствием.
Она взглянула на него с выражением полной готовности; но в ее взгляде не было ничего заискивающего. В этой девушке чувствовалось большое внутреннее достоинство.
— Только это… по-французски, — сказал он осторожно.
— По-французски, — повторила она и немного задумалась. — Боюсь, будут ошибочки…
— Это не важно!
— Письмо не официальное?
— Нет, нисколько!.. Чисто дружеское…
Вадим Петрович немного запнулся…
— Попробую… Вы не взыщите…
— Почерк у вас разборчивый?
— Кажется.
— Это
И мысленно он добавил:
«Можно так продиктовать, что она не догадается, к кому обращено — к мужчине или к женщине, а потом я карандашом выведу в начале письма: „Ma ch'ere amiе“». [10]
Вера Ивановна села к письменному столу и открыла дорожный бювар Стягина, где лежали листки матовой бумаги и конверты с его монограммой.
10
Ma ch'ere amie — моя дорогая (фр.).
— Я готова, Вадим Петрович, — выговорила она и обмакнула перо.
Стягин весь подобрался и немного даже покраснел. Он искал первую фразу письма.
— Je vous annonce, ch'ere amie, [11] — начал он и тотчас прервал себя.
Слова «ch'ere amie» вылетели непроизвольно, и это сильно раздосадовало его. Он их произнес с чисто французскою отчетливостью — протянул последний слог в слове «amie», с ударением на «е». Ясно стало, что он пишет женщине.
— Ch'ere amie, — повторила Вера Ивановна. — Я написала…
11
Je vous annonce, ch'ere amie — сообщаю вам, дорогая (фр.).
Было уже бесполезно искать каких-нибудь уловок. Это его успокоило, и он продолжал диктовать. Федюкова, конечно, могла подумать, что он пишет своей возлюбленной и сожительнице, — она знала, что он не женат, — но в тоне его письма ничего не было такого, чего бы нельзя написать близкой знакомой или родственнице.
Вадим Петрович несколько раз повторил в письме, что ехать ей в Россию нет теперь надобности, что ему лучше, и он надеется, через две-три недели, быть в Париже. Диктовал он с умышленною медленностью, и Федюкова несколько раз говорила, поворачивая голову в его сторону:
— Есть!
Когда письмо было кончено, Вадим Петрович сказал чтице:
— Адрес после…
Ему не хотелось, чтобы она узнала имя, фамилию и адрес той женщины.
— Очень вам благодарен, — сказал он с ударением и весь вытянулся.
В ногах он чувствовал маленькую неловкость, но общим своим состоянием был сегодня особенно доволен.
— Теперь почитаем еще немного, если вы не устали, Вера Ивановна.
— Нисколько!
Она взяла опять газету. Стягин опустил голову на подушку и закрыл глаза. Русское чтение вслух, от которого он отвык, вызывало в нем дремоту, не достаточно будило его мозг.
— Вера Ивановна! — остановил он ее. — А если бы вы почитали мне по-французски?
— Охотно, Вадим Петрович, да не знаю, как вам нравится мое произношение. Вы — парижанин, и я так не сумею произносить, как вы.
Она тихо рассмеялась.
— Вы хорошо читаете!.. Вон там,
— Вот эта? — спросила Федюкова и показала ему, с места, книжку в зеленоватой обложке.
И, поглядев на заглавие, она выговорила, как бы про себя:
— По психологии. Это очень интересно…
— Имя автора вам известно? — спросил осторожно Стягин.
— Да… Я читала его другие вещи… в таком же роде…
Федюкова выговорила это с опущенными ресницами, серьезно, без всякой рисовки.
— Вы интересуетесь психологией? — спросил Стягин оживленно.
— Очень. Только новые книги трудно доставать, а покупать… для меня дорого… Вы позволите начать?
— Сделайте одолжение!
Выговор ее был слишком мягкий, но приличный. Она делала ошибки в выговаривании гласных, и звук фраз выходил русский. Но в общем он оставался доволен и очень был рад тому, что она владеет французским языком гораздо больше, чем он ожидал.
Некоторые термины заставляли Федюкову останавливаться, и она спрашивала их объяснения, но это случалось редко.
И после каждого объяснения, которое нисколько не утомляло его, Вадим Петрович обращался мысленно к той, кому он продиктовал письмо.
Та до сих пор чужда всякого научного интереса. Для нее серьезная книга только «un bouquin». [12] Она находит пустым занятием чтение всяких таких «bouquins» и смотрит на него, как на лентяя, не знающего, как занять свои досуги. Когда ему случалось заболевать в Париже, она еле-еле способна была прочитать ему несколько столбцов из «Figaro», [13] и ее чтения — картавого, трескучего и малограмотного — он почти не выносил, даром что у ней парижский акцент.
12
Un bouquin — книжонка (фр.).
13
«Figaro» — старейшая французская ежедневная газета; издается в Париже с 1826 года.
И опять он подолгу останавливался, смотря вкось, на фигуре Веры Ивановны, ее бюсте, свежести лица, прекрасных волосах.
«Уже не девочка, зрелая девица, а как свежа!» Та, кому он сейчас диктовал, давно уже красится на разные лады. Да он не помнит, чтобы она когда-нибудь была свежа и не подкрашена. И волосы у ней не свои. И душится она нестерпимо сильно. Войди она сейчас сюда — он совсем бы не обрадовался; сейчас между ними пошли бы раздраженные разговоры, и он, наверное, провалялся бы больше, лишившись своего теперешнего покоя.
VIII
Визитов доктора Вадим Петрович дожидался с удовольствием.
Вот и сегодня, когда Вера Ивановна ушла, по его поручению, на Кузнецкий — купить книгу у Готье и еще чего-то у Швабе, — он приветливо поздоровался с Павлом Степановичем Яхонтовым.
— Добропорядочно ведете себя, — говорил доктор, присаживаясь на край кушетки, — добропорядочно. Если так пойдет — через неделю на выписку можете.
— А морозы? — спросил Стягин и указал движением головы на окно.
— Морозы? Ничего! В карете будете ездить.