Профессионалы
Шрифт:
Бумс-бумс!
Дзиро кланяется, Дзиро собирается подробно доложить начальству-камбу о приготовлениях, о том, что МОЖНО НАЧИНАТЬ. О том что, продажные сацу не смогли задержать Избранника, и стажёры-фениксы не сумели убить Избранника в пожаре Дзиро сообщать не собирается. А зачем? К тому же, Дзиро промолчит о неудачах наёмника-синоби, который не осилил подорвать начальника пожарного депо N9/21 и погиб при контакте с Избранником.
Зато Дзиро готов поведать об успехах в Инкубаторах. Но Дзиро не успевает даже рот открыть – его перебивает сам оябун:
– Молчи. Действуй.
Дзиро Токусацу ещё раз кланяется
Он молчит. Он действует.
Он знает: теперь за ним будут неотрывно следит тэпподама, киллеры-камикадзе. И ни приведи Будда, Дзиро облажаться.
Бумс-бумс!
28. ТАМАГОЧИ
Поверхность. Улица. Суета.
Пожарные-любители толпятся у красных машин. Ребята явно не в курсе, чем им заняться: то ли рукава растягивать, то ли за огнетушители хвататься.
Толпа, быдло.
Дилетанты!
Искоса поглядывая на это дезорганизованное столпотворения, госпожа Хэйкэ умывается минералкой – испачкала копотью лицо, теперь приводит себя в порядок. Воду госпожа Хэйэкэ купила в ближайшем от голограммы "М" ларьке. Хорошая вода, холодная. Чуток солёная, с пузырьками.
На госпожу Хэйкэ не обращают внимания, как будто не она выбралась из норы метро, как будто не она выскочила из горящего состава, как будто не у неё в руках ТА САМАЯ зажигалка.
Любители решают важные проблемы, любители собрались у громадной буквы "М" и голосуют за то, чтобы спуститься вниз, в пожар. Или против того, чтобы спускаться вниз, в огонь и пламя.
За.
Почти единогласно. Надо же, чудеса случаются…
Пожарные довольны, смеются, похлопывают друг дружку по узким плечам и заплывшим жирком хребтам: мы такие молодцы, мы команда, мы настоящие мужики, от нас пахнет пеплом и потом, наши женщины регулярно обеспечены оргазмом – два раза в неделю и по праздникам.
В сумочке госпожи Хэйкэ пищит-ругается тамагочи. Электронно-пластмассовый уродец требует пожрать – нашёл, Великая Мать, время. И ведь не отцепится. Надо накормить. Иначе будет не только ПИЩАТЬ-ругаться, но и матом КРЫТЬ-ругаться. А госпожа Хэйкэ терпеть не может, когда её любименький Гочик использует ненормативную лексику.
Ибо это неправильно, нехорошо.
Роботы не должны вести себя как люди.
В сумочке госпожи Хэйэк есть специальный кармашек, в котором хранится корм для тамагочи. Обычно это пакетик ржаных сухариков со вкусом копчёной сёмги. Но сегодня там почему-то рисовые чипсы с ароматом дымка.
Странно, да?
Кицунэ-годзэн раскрывает сумочку, и писк усиливается. Прохожие оборачивается: кто это там мучает маленького тамагочи? Оборачиваются даже пожарные, дебаты внезапно прерваны – есть дела важнее, чем пожар и жертвы – ведь у кого-то кричит тамагочи!
– Гочик, любименький, успокойся, мой мальчик, – госпожа Хэйкэ кормит жёлтого, как цыплёнок, уродца чипсами. Уродец жадно чавкает, он действительно сильно проголодался. Он потерял много энергии на охлаждение наносхем – в пожаре, признаться, было жарковата: госпожа Хэйэкэ тоже вспотела. Гочик испуган. Он мягкий и тёплый. Как цыплёнок. Собственно, Гочик и сделан на основе цыплёнка.
Обычная технология. Дешёвая штамповка местной птицефабрика. Окорочка – это вкусно и питательно, но ведь есть такое понятие как
Госпожа Хэйэкэ тоже обожает подобные штучки-дрючки:
– Гочик? Гочик, любименький, теперь ты доволен?
Ещё бы. Целый пакет чипсов сожрать за один присест – она ещё спрашивает!
Но это всё лирика. Присказка. Почти виртуальная реальность: карибские пляжи и яки, бредущие по заснеженным склонам.
А в реале?
Госпожа Хэйэкэ выбралась из пылающего вагона. Она это умеет – выбираться, это её второй талант, можно сказать, хобби. Если уж вдова единственная, кто уцелел после ликвидации всех участников проекта «Мэкэникэл Файт», то из метро она и подавно выскочит. Ни один синоби её не остановит – особенно, если Юрико в опасности. Особенно, если над родным Вавилоном скопились багровые тучи Зла.
Красные нити, тросы и трубы.
Лирика. Опять лирика.
– Извините, вы не разменяете сто евро? – Совсем мальчик, лет восьми. Выбритый пробор в чёрно-фиолетовых волосах, висок обезображен разъёмом под… Госпожа Хэйэкэ в последний раз видела такие разъёмы много лет назад – у детишек-шахидов, тех, что должны были сбивать собой бомбардировщики союзников. Эта дырка в черепе – под нейроприёмник, передающий команды с земли.
– Нет. Мелочи не держу. – Поначалу Кицунэ-годзэн приняла мальчишку за обычного карлика-геронтофила, желающего пообщаться с бабулькой-красотулькой в интиме свечек и постельных принадлежностей. Но разъём…
Клон.
Боевой клон.
Мальчик-шахид. Пушечное мясо.
Их специально выращивали худенькими и низкого роста – чтобы весу никакого, и, соответственно, чтоб воздушные шары были меньшего размера – и дешевле, и менее заметны. И кормить таких клонов не накладно – у них отсутствовал глотательный рефлекс, они попросту не умели кушать на рефлекторном уровне.
– Извините. – Малыш, похабно подмигнув Кицунэ-годзэн, неторопливо двинул по улице. Остановился у напоминающего сигаретную пачку ларька, купил дешёвой вони без фильтра. Подкурил. И – дальше, дальше – кроссовками по асфальту. Скрылся за углом здания типографии «Сагиб»: визитки, офсет, недорого…
Геронтофил? Всё-таки?
Госпоже Хэйкэ хотелось бы в это поверить. Но разъём. Разъём. Разъём!
Что-то клонов развелось… Свободно по улицам разгуливают! И куда смотрят сёгуны?! почему не контролируют популяцию?! или надвигается внешняя угроза?!
Красные нити. Тросы. Трубы.
И мальчики-шахиды, самоубийцы, восставшие из ада?!
Невинные жертвы на нейроуправлении. Одноразовые солдаты Вавилона. Они не могли выжить хотя бы потому, что изначально предназначались для героической гибели. Иначе – они дохли от голодной смерти.