Профессия: ведьма (Тетралогия)
Шрифт:
– А вот и не пойду! – Я ножкой как притопну, у батюшки корона так с головы и покатилась, еле подхватить успел. Воевода Кощеев ухмыляется – виданное ли дело, девка встрепанная на царя войной пошла!
– В темнице сгною! – неуверенно пообещал царь, привыкший пугать бояр да челядинцев.
– Что-о-о?!!!
– В покоях запру! – торопливо поправился батюшка. – И сластей давать не велю!
Смотрю – кивнул стражникам, те, стыдливо потупившись, уже ко мне подступают. Стряхнула я руки постылые, спину гордо выпрямила, развернулась – только коса по воздуху свистнула, корону батюшкину наново
– Попадись мне только Илья Муромец – голыми руками на клочки разорву, не посмотрю, что богатырь! – бушевала я, расхаживая взад-вперед по горнице, для наглядности разрывая пополам подвернувшийся под руки платочек. Муромец, не будь дурак, где-то схоронился до завтрева, весь терем обегала – не нашла.
Нянюшка с причитаниями семенила следом:
– Да что ты, Василисушка, такое говоришь! Все сестры тебе завидуют, все купчихи-боярыни слезами обливаются, все холопки по Илюше сохнут, – такой справный молодец тебе достался! За ним как за каменной стеной будешь!
– За стеной каменной? В темнице, что ль? – Не унял платочек моего гнева, примерилась я к вазе расписной из глины заморской, фарфоры по-ихнему.
– Бог с тобой, дитятко! – чуть не плачет нянюшка. – Не убивайся ты так, касаточка моя! Девки, они завсегда перед свадьбой страсти всякие себе надумывают, а опосля первой брачной ночи тихими да ласковыми становятся… Портнихи царевы тебе уже платье венчальное сшили, до того красивое, прямо дух захватывает, поди-ка примерь!
– Этот проходимец у меня до первого брачного утра не доживет! – И хрясь вазу об пол, только осколки брызнули, а вперемешку с ними – огрызки яблочные, корки от пирогов подгорелые, скорлупа ореховая, мышь дохлая, – то-то мы с сестрами гадали, отчего в горнице вторую неделю тяжелый дух стоит!
– Не разумеешь ты, Василисушка, своего счастья, – совестит меня нянюшка, – вон Марфушу и вовсе за Кощея просватали, однако ж она не упирается, отцу – срамотища-то какая! – прилюдно шишей не кажет!
– А что ж она так ревела, коль согласная? – Вторая ваза – на пол. Горлышко у ней поуже, потому и мусор мелкий – шелуха подсолнечная.
– От радости великой! – сама себе перечит нянюшка – только что сестру в пример ставила.
– Еще бы ей не радоваться, от Кощея хоть потом прошлогодним не смердит!
Перебила я всю фарфору – успокоилась. Кликнула чернавку, та пол подмела чистенько, новые вазы из кладовки принесла, от паутины протерла, по местам расставила. Невелик убыток – всяк гость, на пир царский едучи, вазу в дар оставить норовит, тоже кем-то подаренную. Вазы еще куда ни шло, в них хоть крупы да меды хранить можно, а вот картины царь прямо на помойку возами вывозить велит. Есть у меня подозрение великое, что с той помойки картины живо разбирают и вдругорядь нам дарят.
Услала я нянюшку за кваском, сижу, думу думаю. Не пойду за Муромца – отец, глядишь, и впрямь затворницей сделает, хорошо, если на неделю, а там другого жениха подыщет, того же Ивана-царевича, тьфу-тьфу-тьфу, где тут деревянное что – постучать от сглаза? Пойду сама себя схороню на веки вечные…
А батюшка тут как тут – брови, видать, загодя перед дверями нахмурил, духу набираясь. В руке листок
– Василиса, дочь моя единокровная, тебе, как царевне наследной, хорошо ведомо, что интересы государства требуют как можно скорейшего твоего замужества, ибо в настоящий момент у официально царствующего лица, то бишь меня, наблюдается плачевное отсутствие наследников мужского пола, а посему трон мой перейдет только ко внуку, коего еще и в помине нет. Твоя свадьба с Ильей Муромцем является стратегически важным политическим шагом в укреплении престижа нашего государства, способствует повышению авторитета у простого народа…
– Чего-чего там у народа повышается? – не поняла я.
Царь, как видно, и сам толком не знал, волхвом подученный. Кашлянул батюшка смущенно, поскреб в затылке, простыми словами заговорил:
– В общем, выходи за Илюшу сей же час, а не то худо будет!
Я только плечиками свысока передернула:
– И стоило из-за эдакой малости сыр-бор городить? Надо – выйду, только упреждать изволь заранее, а не накануне свадьбы, я и подруженек-то на девичник скликать не поспела…
Царь с листком сверился – непорядок: там еще уговоров сорок строк, а дочь уже согласная. Пропускать жалко: сам, когда в первый раз читал, их силе да разумности дивился.
– На, – говорит, – почитай на досуге, а я к Марфуше еще схожу, а то как бы она… от радости великой… не удавилась.
Толстые в тереме двери, добротные, а махонькая щелочка всегда найдется. Прильнула я ухом, слушаю.
Царь (убедительно, с другого листка).Ты, Марфуша, оставь эти свои средневековые предрассудки. Это раньше мы колдунов на кол сажали, а теперича они у нас самые что ни на есть уважаемые граждане, стратегически ценные субъекты, их на кол ни-ни! Тем более он все равно бессмертный…
Марфуша(с ревом).Он уже шесть жен загу-би-и-ил!
Царь (оптимистично).Ну вот видишь, семь – число счастливое! А почем ты знаешь, что он их загубил? Может, он шибко до ласк охочий, а жены все изнеженные попадались, не сдюжили? А ты у нас девка видная, в теле, сразу ему приглянулась, авось через годик-другой и Кощееночка деду на радость принесешь…
Марфуша (недоверчиво шмыгая носом).Да-а, по нему не скажешь, что охочий – глиста бледная, костлявая, даже борода толком не растет!
Царь (задумчиво).Может, он в детстве болел много?
Марфуша (снова заливаясь слезами).Тятенька, я его боюсь! У него лицо страшное!
Царь (преувеличенно бодро).Как говорится, с лица воды не пить! А бороду нынче брить ничуть не зазорно, даже модно. Так что, Марфуша, вот тебе мое отеческое благословение, а заодно и царский указ: чтобы завтра к обеду причесалась-нарядилась-нарумянилась, будем тебя замуж выдавать. И не реви, кому говорят!