Профессорятник

Гладкий Юрий Никифорович

Ради справедливости, заметим: все эти разногласия в той или иной мере все же укладываются в рамки научной полемики, хотя подчас и балансирующей на гране «фола». Путям научного объяснения реальной действительности Гумилева вызвался научить Лев Самуилович Клейн— некогда профессор исторического факультета Ленинградского университета, имеющий, кстати, довольно высокий научный рейтинг (с ним Льву Николаевичу некогда довелось вместе участвовать в экспедиции проф. М. И. Артамонова на раскопке хазарской крепости Саркел, взятой князем Святославом и превратившейся в славянскую Белую Вежу на Дону).

Завуалированные в «псевдокорректные реверансы» (мол, <Дев Николаевич —

воспитанный и доброжелательный Человек, безусловно, не антисемит» и т. п.), писания Клейна, в действительности, представляют, на наш взгляд, наиболее оскорбительную и злобную из всех известных оценок творческого вклада Гумилева в науку, не говоря уже о том, что, по его мнению, «произведения Л. Н. Гумилева претендуют на то, чтобы стать знаменем для политических группировок шовинистического толка вроде «Памяти». (Для многих авторов особенно забавной является реплика Клейна о том, что ни один серьезный специалист концепции Гумилева не приемлет, при этом выражение «ни один», вероятно, для вящей убедительности, он повторяет дважды с восклицательным знаком. Говоря иначе, среди многотысячных приверженцев идей ученого специалистов, конечно же, нет и в помине. Вероятно, все они — в окружении Клейна).

Нам не хотелось бы пропагандировать интеллектуальные перлы Клейна в отношении творчества Гумилева, но некоторые из них, наиболее одиозные, все-таки озвучим:

— «Безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию — ведь это оружие дилетантов. Странно видеть профессионального ученого, столь приверженного дилетантскому образу мышления»;

— «Л. Н. Гумилев — не естествоиспытатель. Он мифотворец. Причем лукавый мифотворец, рядящийся в халат естествоиспытателя»;

— «Автор этой книги («Этнос и биосфера Земли» — авт.) должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев...»;

— «Популярность Л. Н. Гумилева чем-то сродни популярности Пикуля: интеллектуалы пожимают плечами, специалисты возмущаются, а широкие круги полуобразованной публики готовы платить за книги кумира бешеные цены. Есть нечто общее и в характеристиках обоих авторов, несмотря на все несходство их происхождения и судьбы. В речи обоих есть упрощенность, которая многим кажется вульгарной и пошловатой. Оба поражают публику объемом своих знаний и оба не могут избавиться от упреков в дилетантизме. Но у обоих есть поклонники, боготворящие своих кумиров» и т. д. и т. и. (4, с. 228—446).

Беспристрастный анализ антигумилевских упражнений Клейна, не лишенных известной «изысканности», наводит на простую, как манная каша, истину: будь Л. Н. Гумилев «трижды гением», ему никогда не простится вполне вразумительный для студента и даже старшеклассника научный тезис о неразрывной связи этноса с территорией (ибо это, оказывается... «антисемитизм»!), и он всегда будет ассоциироваться единомышленниками Клейна со «спекулятивной философией» и «мифотворчеством». Главное, унизить, дискредитировать, «опустить» выдающегося Человека. (Кстати, в одном из последних своих пасквилей, бывший зэк Клейн (справедливо или несправедливо осужденный по советским законам за му-желожество) как раз и навешивает ярлык «опущенного» политическому зэку Гумилеву, будто их нары находились рядом и будто статья за клевету сегодня и не появилась в уголовном кодексе).

Делавший свои первые робкие шаги в науке Лев Самуилович с анализа проблем происхождения славян, и, прежде всего, с резкого отрицания их автохтонности на тех территориях, где их застала история (разумеется, без указания соответствующих фактов), видимо, с «младых ногтей» досконально (лучше Гумилева) разобрался во всех тайнах взаимоотношений этноса и территории. Многие этнологические и исторические

работы самого Клейна, как ранние, так и поздние (благо их у него много) как раз отличает «безоглядная смелость идей, громогласные проповеди, упование исключительно на примеры и эрудицию», то есть, то, что, по его мнению, как раз и является «оружием дилетантов».

Лев Николаевич вполне неоднократно и справедливо подчеркивал, что «этнология — наука, обрабатывающая гуманитарные материалы методами естественных наук». В этой связи упрек Клейна о том, что методы исследования, используемые Гумилевым, не адекватны предмету его исследования, вызывает умиление, поскольку полезны все приемы, способы, нормы и действия, способствующие решению конкретной задачи. (Кстати, Ф. Бэкон сравнивал метод со светильником, освещающим дорогу в темноте, Р. Декарт методом называл «точные и простые правила», соблюдение которых способствует приращению знания и т. д.). Заметим, претензии к используемым методам исходят не только от Клейна-археолога, но и от Клейна-историка, прекрасно осведомленного о том, что древние греки среди девяти муз чтили Клио. Преувеличивать значение метода, считать его более важным, чем сам предмет исследования, значит, вести речь о метафизической интерпретации метода познания, противостоящего диалектическому и сводящегося к абсолютизации того или иного элемента целого.

Ярким примером того, что Клейн не потрудился вникнуть в суть концепции Гумилева, (или, скорее, искусно «наводит тень на плетень»!), служит следующий его пассаж: «Автор этой книги должен был, в конце концов, обратить свой пафос против евреев, потому что это опасное племя самим своим существованием опровергает гумилевскую концепцию о неразрывной связи этноса с территорией. Оторванный от своей исконной территории и расточенный по миру этот народ давно должен был погибнуть, а он существует везде и достиг известных успехов. Соединенные на прежней родине евреи должны были, если следовать учению Л. Н. Гумилева, наконец-то воспрянуть, добиться больших высот и создать истинный очаг, притягательный для всех евреев. Но не туда тянет еврейскую иммиграцию, а высшими достижениями еврейской культуры остаются те, что достигнуты в Одессе и Париже, в Нью-Йорке и Будапеште. Впрочем, народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л. Н. Гумилева» (4, с. 236).

Что можно на это ответить? Предельный возраст этноса (где-то 1300—1500 лет) установлен отнюдь не Гумилевым — это следует из западных университетских учебников по антропогеографии (к сожалению, об этом не ведает не только Клейн, но и многочисленные искренние сторонники концепции Льва Николаевича). Поэтому жизнь жителей земли обетованной, на многие сотни лет ее оставившие, никак не укладывается в представления Гумилева о взаимоотношениях этноса и ландшафта. В этой же связи реплика Клейна о том, что «народ США тоже никак не укладывается в концепцию Л. Н. Гумилева» выглядит просто малограмотной, поскольку она и не должна укладываться.

Однако хватит о Клейне (кстати, недавно Льву Самуиловичу исполнилось 85 лет, и мы пожелаем ему здоровья).

Увы, ожесточенная критика идей Л. И. Гумилева не утихает и в последние годы, при этом ее стрелы неизменно направлены все против той же «антисемитской сути» его учения. Подтверждением этому служит недавно опубликованный труд В. Шнирельмана «Хазарский миф: идеология политического радикализма в России и ее истоки», изданной в Израиле в 2012 г. (7). Лев Николаевич имел свое мнение о хазарах, у Шнирельмана — другое. Допустим, Гумилев ошибался в отношении хазар, но ведь не исключено, что неправ как раз В. Шнирельман и К° в своей трактовке восхваления хазар. Где же в этом случае так высоко чтимый истинными подвижниками науки такт исследователя?