Прогнозист
Шрифт:
Президент колебался - не подписывал указ о смещении одного и назначении другого - тем самым невольно отдалял от себя свою смерть.
35
Когда человек затевает подлость, он уверен, что только он один посвящен в свою тайну и что никому не придет в голову усомниться в его порядочности. Да и кто усомнится в человеке, занимающему высокий государственный пост? Ведь на высоту - веками внушается обывателю - идут люди государственные. А значит, надежные и проверенные.
К таким, по заверениям телеведущих, принадлежал и молодой реформатор Януарий Денисович. Почти каждый вечер его худощавое лицо с петушиным
Но среди десятков миллионов телезрителей был один, который фиксировал в своей памяти его каждое слово, каждый жест, отмечал, как с годами менялось это рыжее лицо: ранее снисходительно улыбчивое, теперь сурово-надменное - лицо вечного руководителя. В голосе этого молодого реформатора все чаще звенела сталь, особенно когда он произносил надгробные речи по убиенным своим соратникам. В Питере все чаще киллеры подсиживали его друзей, дырявили им головы. "Мы обязательно найдем убийц и жестоко их накажем". Это была его дежурная фраза.
Убийц пока не находили и наказывать было некого.
Человек, следивший за Пузыревым-Суркисом, не желал ему скорой смерти. Он жаждал уничтожить его собственноручно, но прежде - лишить капиталов.
Этим человеком был профессор Герчик.
Догадывался ли Януарий Денисович, что смерть ему готовит не кто иной, как личный врач его брата?
Тут надо быть господом богом. А божественными качествами олигарх не обладал.
Но в его изощренном мозгу жило не чувство, а всего лишь предчувствие страха. И оно время от времени давало о себе знать. Так иной раз досаждает микроскопическая заноза от иголки кактуса: не нажмешь - не беспокоит, а нажмешь - отзывается острой болью.
Обычно занозу вынимают сразу. Заноза, которую Януарий Денисович не вынул по горячим следам, нет-нет да и беспокоила память.
"Надо было ту стервозу прикончить. Тогда еще. Немедленно", - корил себя, вспоминая теперь уже давнюю историю.
...Был такой же, как этот, солнечный апрельский день. Вечером на рублевскую виллу должны были нагрянуть гости - профессор из Чикаго и его друг нью-йоркский банкир. Гости пожелают сыграть на лужайке в покер, а мячи - их не покажешь гостям - ободранные, будто их грызли собаки.
Януарий Денисович подъехал на "Вольво" к спортивному магазину и вдруг через тонированное стекло увидел девушку в белой шапочке и в белом спортивном костюме фирмы "Адидас".Она в теннисную сумку прятала только что купленную ракетку - девушка несомненно направлялась на теннисный корт.
Она стояла буквально в метре от подъехавшей "Вольво". Телохранитель ещё не успел распахнуть дверцу, Януарий Денисович, сидевший сзади, положил ему руку на плечо: обожди.
Девушка не могла закрыть сумку, дергала "молнию", и за эти несколько секунд, пока возилась с сумкой, он успел её рассмотреть. Ей было лет шестнадцать. По красоте она не уступала тем, чьи портреты украшают Третьяковскую галерею: крупные черные глаза, смуглое личико, изящный носик, полноватые губы.
"Нашего племени, - определил он безошибочно.
– Небось ещё не распечатана.
Дальше все произошло стремительно. Он мигнул телохранителю, глазами показал на девушку в белом спортивном костюме и одновременно приоткрыл дверцу, давая понять, куда спортсменку бросить.
Девушка даже ойкнуть не успела. И редкие прохожие не обратили внимания на то, как плечистый молодой человек помогал ей сесть в машину. Она не знала, куда её везут, и не могла звать на помощь: её глаза и рот были заклеены пластырем.
Привезли её на Рублевское шоссе, поместили в темную комнату. Голодной продержали до позднего вечера. Вечером она слышала голоса, по ним она определила, что хозяин принимает гостей. Гости говорили по-английски с американским акцентом.
Где-то ближе к полночи гости уехали, и тогда в темную комнату вошел, как девушка поняла, хозяин виллы и с ним ещё кто-то, по всей вероятности, тот, кто её хватал и заталкивал в машину.
– Будем знакомиться, - сказал хозяин.
– как тебя зовут, девочка?
– Выпустите меня! Вам придется ответить, - угрожающе пообещала пленница.
– Вы как Берия. Тот тоже девушек хватал на улице.
– "Тоже, тоже", - передразнил.
– Сравнила...с врагом народа... Ну, так как тебя звать?
– Не скажу...А вы - подонок.
– Понятно... А кто твои родители? Мне же надо им сообщить, что с тобой все в порядке. Что ты у друзей.
– У левита. У гадюки.
Назвать домашний адрес и телефон она не рискнула: их же убьют! Когда выскочивший из машины широкоплечий мужчина её схватил и зажал ей рот, в этот момент задняя дверца приоткрылась, и за долю секунды она увидела лицо человека, даже не все лицо - он был в кепочке, надвинутой на самые глаза... Она увидела его острый нос и тонкие губы, изображавшие хмельную улыбку. Ей достаточно было одного мгновения, чтобы это лицо запомнить. В следующее мгновение она почувствовала, как ей на губы и на глаза нашлепнули что-то липкое, от чего она чуть было не задохнулась. Догадалась: пластырь.
Звать на помощь было бесполезно. Пластырь сняли уже в помещении, но здесь было так темно, что она ужаснулась: никак ослепили?! Но вскоре где-то под потолком она увидела пятнышко. Свет падал от неплотно прикрытой двери.
Ее оставили одну и она попыталась встать и приблизиться к щелочке, откуда проникал свет. Это была высокая дверь, запертая снаружи. Она обошла всю комнату, натыкалась на мебель: кресло, диван, стол, на столе какие-то тряпки.
Принялась было стучать в дверь - никто не отозвался. Хотя могли бы, ведь голоса доносились. И вот голос, обращенный к ней: - Клара, со мной надо дружить... Отсюда выйдешь, когда меня полюбишь.
"Он знает мое имя. Откуда?" Вспомнила: да на сумки же! Она нарисовала, чтоб не перепутать в раздевалке.
– Негодяй! Сволочь!
– ругалась по-детски, наивно.
– Тогда придется тебя раздеть.
Голос - рядом, в комнате. Через какие-то секунды с неё сорвали одежду, бросили на диван. Она была сильной девочкой, но мужчины оказались намного сильней. Ее прижали к дивану, и она почувствовала, как в ягодицу входит игла.
Ей ввели снотворное. Изнасиловали уже спящую. Потом уже не усыпляли. Только перед тем, как в комнате появлялся хозяин, его человек ей заклеивал глаза пластырем.