Программист для преисподней
Шрифт:
– Разумеется. Я хотел, чтобы ты сам убедился, насколько шатко твое психологическое равновесие. Маленький толчок вызывает у тебя целую лавину отрицательных эмоций. А затем следуют, в общем-то, неподконтрольные тебе действия. А это, старик, уже один из симптомов приближающейся болезни.
– Эй, ты хочешь сказать, что я, действительно, – ваш пациент? Или опять заводишь?
Виктор усмехнулся.
– Ни то, ни другое. Ты не знаешь наших пациентов, поэтому и спрашиваешь. Лечить тебя не надо. Пока. И вообще, можно оставить все как есть. С ума ты, скорее всего, не сойдешь, а получишь обыкновенный депресняк. Так многие живут. Будешь мучиться от своих снов, просто станешь
– Брось, не надо меня пугать. Я сам знаю, что со мной происходит. Ты можешь предложить мне что-то конкретное или будешь вести душеспасительную беседу о том, что нельзя опускаться и надо брать себя в руки? Учти, я такого наслушался вдоволь.
– Отлично, старик! Именно это я и хотел от тебя услышать. Скажи мне, если я предложу тебе конкретную программу действий, ты согласен ее выполнять?
– Это зависит от того, что ты мне предлагаешь.
– Нет, так не пойдет. Ты меня знаешь, я – профессионал, и то, что я тебе скажу – это не пустой треп, а проверенная годами методика. К тому же ты мне не чужой человек, и я тебе, думаю, тоже. Поэтому ты либо полностью мне доверяешь, либо я исключаю тебя из списка своих друзей.
– Ладно, ладно, ты сам-то не заводись…
– Средство простое, хотя и довольно неожиданное. Начни с того, что сядь за письменный стол, возьми лист бумаги и по пунктам запиши все, что тебя беспокоит.
– Для этого одного листа не хватит. В этот список мне придется внести два года своей службы в Афгане, день за днем, – усмехнувшись, перебил я его.
Виктор задумался, затем сказал:
– Тогда так и поступай. Не торопясь, без излишних подробностей, записывай по порядку все, как помнишь. Все два года. Не выйдет по порядку – пиши, как вспомнишь. Главное – записывай. И поверь, как только ты опишешь на бумаге событие, которое тебя беспокоит, оно перейдет из твоей головы на лист бумаги и останется там. Оно перестанет жить в тебе и терзать тебя. Пусть мучает бумагу: не зря говорят, что бумага все стерпит.
Я не поверил ему и скептически улыбнулся:
– Ты разговариваешь со мной, как со своими психами.
– Не упрямься. Я не психиатр, а психолог. Граница тут тонкая, но существенная. Моя задача как раз в том и состоит, чтобы мой пациент не стал впоследствии клиентом психиатра. Сейчас я тебя пытаюсь остановить. Потому что, старик, ты верной дорогой идешь в психушку. Но можешь и остановиться. Я серьезно говорю: тебе надо бороться. Ты же спортсмен. Ты знаешь, что такое постоянные тренировки и чего можно с ними добиться. Так же и здесь. Попробуй писать понемногу. Будет тяжело. У тебя нет навыков, поэтому сначала будет трудно написать и связать даже пару предложений.
– Да не в этом дело. Не писать мне трудно. Уж листок в день я как-нибудь осилю. Я боюсь самих воспоминаний. Вот так сесть и подробно описывать весь этот кошмар?! Нет, я не смогу!..
– А вот этого не бойся. Тебе не будет больнее оттого, что ты честно напишешь о том, что тебя беспокоит. Как только обрисуешь событие, ты сам сформулируешь свой страх, и он уйдет. Он заместится пониманием уже случившегося. Да, это было, это больно. Но это прошло. И пусть оно останется на бумаге. Пусть это прочтут другие. Может быть, ты этим кому-то поможешь, кого-то предостережешь. И он в подобной ситуации уже будет готов и поступит правильно. Подумай, возможно, ты спасешь этим чью-то жизнь. А если ты в чем-то
Он долго еще говорил подобным образом. Я слушал его, и постепенно сам начал загораться идеей. Он подвел меня к мысли о том, что я просто обязан описать все, что со мной случилось за то время. Чтобы не пропало все это без толку, чтобы люди знали, как это было, что происходило со мной и со всеми ребятами, прошедшими через ту войну. Ради тех, кто там остался. Ради тех, кто вернулся, но уже никогда не сможет жить нормальной жизнью. Ради самого себя, ради жены, ради моего пацана, которого я хочу вырастить настоящим мужчиной…
Когда мы уже заходили обратно в дом я, вспомнив, остановился и, обернувшись к Виктору, сказал:
– Чуть не забыл. Прости, что ударил тебя.
Он молча протянул мне руку и мы вернулись к компании, словно ничего не произошло.
Буквально на следующий день я взялся за дело. Виктор оказался прав в первом же своем предположении. Оказалось, что записать на бумаге то, что мысленно так ярко видишь перед собой, очень трудно. Несмотря на то, что помнишь все в малейших деталях, сложно на бумаге написать больше двух-трех фраз подряд. Я позвонил Виктору. Он посоветовал бросить глобальные замыслы и сконцентрироваться на одном-единственном эпизоде, описав его полностью от начала и до конца.
– У тебя приводов в милицию не было? – спросил он меня.
– Нет, пронесло как-то, – ответил я непонимающим тоном.
– Жаль, – задумчиво сказал Виктор.
– Не понял!
– Я говорю, попробуй писать, как будто пишешь объяснительную записку следователю. А еще лучше – как письмо к какому-то другу. Близкому другу, но который ничего не знает про твои военные годы.
Он помолчал и добавил:
– Вот именно. Пиши для нас, ты нам никогда ничего не рассказывал. А потом у Арика, прочтешь все это.
Так и родилась идея. У меня появилась цель: написать книгу об Афгане. И я стал писать. Иногда мучительно долго подбирая каждое слово, а иногда слова сами просились на бумагу. В такие моменты я просто не успевал записывать и старался писать как можно быстрее, не обращая внимания на то, что строчки налезали друг на друга; делал сокращения, писал настолько неразборчиво, что на следующий день уже с трудом мог понять собственные записи.
Методика Виктора работала великолепно. Мои воспоминания переставали быть источником ночных кошмаров. Я уже не избегал их. Наоборот, я тщательно проходил каждый эпизод и до мелочей описывал его. Теперь я смотрел на это, в основном, как на материал для моей будущей книги. Я стал лучше спать по ночам, кошмары мучили меня все реже. Описанное на бумаге уже не тревожило меня, и я спешил писать еще и еще. Я чувствовал облегчение с каждой новой страницей. Нервное состояние сменилось такой эйфорией, что это стали замечать окружающие.
Через пару недель у Арика мы вновь увиделись с Виктором. По возникшей традиции мы вышли покурить. Я поделился с ним своими успехами. Однако он не спешил разделить мой восторг:
– Теперь будем лечиться дальше, – сказал он очень серьезно.
– Ты что! – удивился я. – Я не был таким здоровым уже тысячу лет!
– Это еще не здоровье. Ты изменил знак своего эмоционального состояния с минуса на плюс. Но нервное напряжение все равно осталось. Если ничего не делать, ты просто сгоришь на своем сегодняшнем энтузиазме, и в результате опять скатишься в депрессию.