Программист
Шрифт:
— А по сравнительному анализу ничего не было? — спросил я девочек, спросил больше для порядка.
— Нет, — сказала Лена. А Люся добавила:
— Там была статья какого-то Иоселиани. Вроде бы название подходящее.
Так я впервые услышал о каком-то Иоселиани. А разговор с девочками кончился так.
— Почему же вы не выписали этого? — спросил я их.
— А там в названии буквы какие-то непонятные. Греческие, что ли? — ответило Люся-Лена,
Оно смотрело на меня четырьмя голубыми глазами.
Мне надо было
Но оказалось, что рабочий день уже подошел к концу. И тут, как вращающийся сигнал спецмашины, где-то внутри и в центре меня вспыхнул фонарь новизны. Это не был просто конец рабочего дня, как десятки, сотни дней перед этим. Антракт кончился, и я находился перед началом второй серии волшебного фильма «Любим и люблю».
Я успел только заскочить в машинный зал и сказать, чтобы в сегодняшнюю ночь одну машину оставили для меня (договоренность Борисова насчет ночного времени еще действовала, а я решил, что надо сделать рывочек и пустить наконец мою моделирующую программу — чтобы утереть нос Телешову и по разным иным причинам). Затем я стремительно вырвался на улицу, одной рукой ухитряясь надевать шубу, придерживать щарф и шапку. Вторая рука тоже не осталась без работы — в ней я держал портфель и двухкопеечную монету.
У выхода я увидел Лилю Самусевич, которая, несмотря на то, что я шел быстро, пошла рядом.
— Гена, — сказала она, — ты что-то о сравнительном анализе последние дни шумишь?
— Тут шуми, Лилечка, не шуми, — ответил я, еще поддавая ходу, — а дело швах! Нет такой штуки, как сравнительный анализ, и все тут.
— Гена, вот я по этому поводу и хотела сказать, у меня есть адрес… один человек — он занимается этими вопросами. Можешь к нему заехать, он приглашал. Только надо именно сегодня, а то он на три недели уезжает куда-то, в командировку какую-то.
Заметив, что я остановился у телефонной будки, она сказала:
— Ты звони, я подожду. А то здесь адрес сложный, долго объяснять.
— Ну что ты, Лиля, вот еще пустяки… Зачем же тебе ждать? — Я уже раскрывал записную книжку. — Давай я запишу адрес, а то мне, может, долго придется разговаривать. Зачем же тебе ждать?
— Я же тебе сказала, подожду. — Лиля, до-видимому, не понимала, куда я собираюсь звонить. Как видно, и женская интуиция не безгранична.
— Да нет, давай я запишу. — Я прочно подпер спиной вход в будку. — И дело с концом. А то мне там в одно, в другое место надо будет звонить…
Тогда Лиля бесстрастным, четким голосом продиктовала мне адрес и объяснила два варианта, как доехать. Потом добавила: «Его зовут Давид Иоселиани».
Так я второй раз услышал об Иоселиани.
Ее голос сразу возник из
— Милый, — сказал голос, — знаешь что, приходи сегодня ко мне. Я хочу показать тебе, как я живу. Придешь?
— Лидик, это лучше, чем все, что я мог ожидать. Но мне сейчас дали адрес, нужно подскочить к одному человечку…
— Конечно, к женщине?
— Увы, к мужчине. Во всяком случае, это существо, которое зовут Давид Иоселиани. Как ты думаешь, это может быть женщина?
— У вас там, у кибернетиков, все может быть. Слушай, Гена, а это надолго?
— Думаю, часика на два, не больше. И понимаешь, никак нельзя отложить. Завтра он куда-то исчезает. Мне это, во-первых, самому нужно, а во-вторых, с ним уже договорились, так что неудобно не приехать.
— А заставлять любимую женщину ждать два часа удобно?
— Ну, Лида… Я на такси туда, на такси обратно.
— Вот что, я уже настроилась и ждать больше не намерена. Бери меня с собой, и все.
— Тебе будет скучно.
— Не будет. Я посижу в стороне. А ради скучного разговора, между прочим, и ездить никуда не стоит. Вот так вот, Геннадии Александрович. Вы меня поняли?
— Я тебя понял и целую.
— Через трубку не пойдет. Потерпи десять минут. Бери машину и подъезжай к углу Горького и Маркса. На той стороне, где «Националь». Понял? Я буду там.
Я взял такси и подъехал к углу Горького и Маркса с той стороны, где «Националь». Подъехал не через десять, а через восемь минут; Но там, за металлическим красно-желтым барьерчиком уже стоял памятник моей удачливости, моей неотвратимой, разрушительной удачливости. Стояла Лида, стояла и всматривалась в подъезжающие машины, стояла наглядным доказательством, что последняя осень не прошла для меня бесследно.
Когда я, не дожидаясь полной остановки машины, открыл дверцу и помахал ей, Лида тотчас заметила меня и,
грациозно размахивая сумочкой, подбежала к барьеру. Я выскочил из машины и заскользил к барьеру с внешней стороны. Чтобы не упасть, я обеими руками ухватился за ее плечи, и Лида тоже поскользнулась и тоже чуть-чуть не потеряла равновесия. Потом я отпустил ее плечи, взял ее руки в свои, мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Значит, говоришь, ее зовут «Давид Иоселиани»? — говорила Лида, пока я помогал ей преодолеть барьер. — Да еще без меня хотел…
Потом мы долго ехали по адресу, который мне дала Самусевич, и я готов был ехать еще дальше. Лида, уйдя в шубку, сидела молча, устремив вперед неподвижный взгляд. Она казалась лунатиком, ничего не видящим и не слышащим вокруг. На левых поворотах ее плотно прижимало ко мне, на правых — к дверце машины, но она даже не вынимала из карманов рук, чтобы опереться о сиденье. Я смотрел на ее лицо, по которому пробегало все разноцветье вечерней Москвы, и почему-то вспомнил салюты.