Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
– Ладно, оставим в покое твои сверхъестественные способности и вернемся к книге. Скажи, ты серьезно не хочешь ее публиковать?
– Я этого не говорил. Если твои намерения продолжают оставаться столь серьезными, я более чем доволен. Единственное, в данном случае я не особо щепетилен к твоему самовыражению, а потому, мне очень хочется и очень интересно, чтобы ты сама решила для себя все возникающие у тебя вопросы. То есть, не трудись их задавать – отвечать все равно не буду.
– А если моя интерпретация идет откровенно вразрез с твоим видением?
–
– Жень, но ведь совсем недавно ты не отказывался от обсуждения и даже настоял, чтоб я, наконец, прочла все от начала до конца?
– А вот теперь, выслушав твое признание в постигшем тебя разочаровании, я абсолютно уверен, что мое вмешательство не возымеет никакой ценности.
Ира, проводив Женечку дальше переводить роман с португальского теперь уже на немецкий, позвонила Валентинычу, договорившись через часок встретиться на объекте, и тут же отправилась в поющий дом, который встретил ее первой фортепианной сонатой Бетховена. Ира несколько раз обошла все этажи. Шаги отдавались гулким эхом пустых помещений. Дом, судя по всему, решил исполнить сегодня все тридцать две сонаты Бетховена, потому что за первой последовала вторая, а за ней – третья.
Где-то примерно в середине скерцо Ира вышла на участок, который теперь представлял собой маленький парк. Она несколько раз прошлась по проложенным замкнутым лабиринтом среди деревьев и кустов узеньким дорожкам, рядом с которыми то там, то здесь виднелись разбросанные пока еще пустые помосты для скамеек. На мгновение ей показалось, что среди невысокой газонной травки промелькнули, извиваясь, отблески глянцево-черной гадюки. Ира присмотрелась – но нет, видимо, только показалось. Она вернулась в дом, исполняющий уже финал девятой сонаты. Ира вспомнила Радного.
– А можно еще раз Патетическую? – несмело спросила она вслух.
Финал девятой сонаты послушно растворился в небытие, и зазвучала первая часть восьмой. Ира села на пол, прислонившись спиной к стене, и погрузилась в океан звуков.
– Ирочка! Извини, пожалуйста, такие пробки – еле доехал! – ворвался в тишину после финального аккорда голос Валентиныча.
– Ничего страшного, – сказала Ира, поднимаясь с пола. – Я немного расслабилась.
– Как съездили?
– А что, Влад еще не доложил?
– Как не доложил?! Доложил, конечно! Говорит, что хорошо. Сама-то как считаешь?
– Полностью солидарна с Владом.
– Ну что, на завтра электрика?
– Да. И еще пару мальчишек – поставить скамейки в саду.
– Не понял, вы что, и скамейки из Краснодара притащили?
– Валентиныч! Да у тебя, никак, склероз! Мы же их здесь еще до отъезда заказали. Мне ребята позвонили, когда я в Краснодаре была, сказали, что уже готовы.
– А-а-а… Прости, запамятовал…
– И немудрено! – рассмеялась Ира. – Такие новости!
– Какие новости? – смутился в непонимании Валентиныч.
– Валентиныч! Неужто не в курсе?
– Не-ет… А что случилось? – он слегка разволновался.
– Неужели Влад ничего не
– По поводу? – Валентиныч еще больше разволновался.
– Понятно. Ничего не сказал. Ну, тогда не выдавай меня ему, что я тебе, может, раньше времени сболтнула.
– Да что случилось-то?
– Что, что! Зимой дедом станешь!
– Да ты что! Правда что ли?
– Правда. Алиночка беременна.
– Вот это действительно новость! А Галка-то знает?
– Ну раз ты не в курсе, думаю, что с матерью он тоже еще не отваживается поделиться.
– Наверное… Она бы мне сразу сказала…
Валентиныч густо покраснел, но Ира, впрочем, уже давно догадывалась, что они с Галиной Андреевной чуть ли не с самого начала ее включения здесь в работу усиленными темпами наверстывают недолюбленное в ранней юности.
– Ох, партизан! – едва справившись со смущением, радостно воскликнул Валентиныч.
– Да какой он партизан! Щенятина неразумная! Перепугался до полусмерти!
– Когда известно-то стало?
– Сегодня, как вернулись. Влад меня домой завез и к себе поехал, и чуть ли ни тут же звонит в истерике. Алина, видимо, в институт пошла, а он ко мне деру дал. Еле успокоила.
– Чего ж это он так, дурачок?
– Ой, Валентиныч! Надо думать, ты по-другому реагировал!
Валентиныч нахмурился:
– У нас с Галкой ситуация иная была…
Ира поняла, что задела за больное, и поспешила вернуть Валентиныча в русло производственных тем. Они вместе прошлись по дому и вокруг него. Ира указала на кое-какие погрешности. Валентиныч грозно обзвонил своих ребят, объявив на завтра рабочий день.
– Ну что, – сказала Ира, когда Валентиныч закончил устраивать телефонные разносы, – думаю, через пару недель можно хозяина звать?
– А мебеля когда привезут?
– В понедельник должны, я ж тебе еще перед отъездом говорила.
– Прости Ирочка, запамятовал.
– Валентиныч! Что с твоей памятью? Там у твоего внука или внучки единовозрастного дяди или тети не намечается часом?
Валентиныч густо покраснел.
– Куда уж нам! – пробурчал он, чуть ухмыльнувшись. – Чай не юнцы двадцатилетние.
– - -
Все последующие одиннадцать дней пролетели, с точки зрения Иры, не столько в работе, сколько в несусветной суете. О Женечкиной книге она снова напрочь забыла, так как с утра до ночи проводила в поющем доме и окружающем его мини-парке, где ей постоянно на периферии зрения то там, то сям чудились отблески глянцево-черной гадюки. Ира старалась о ней не думать, но та, почему-то, заползя в ее сознание в день возвращения из Краснодара, никак не хотела оттуда выползать.
Дом, судя по избранному им репертуару, с одной стороны, понимал, что все эти перемещения с громоздкими предметами в его чреве, вещь крайне необходимая, но с другой – такая доселе небывалая суета не способствовала его умиротворению. Избранные утром мечтательно-созерцательные мелодии в середине дня превращались в авангардно звучащие импровизации, а к вечеру и вовсе переходили в отчаянный визг гитар и грохот ударных.