Прогулка под луной

Знаменская Алина

— Я не забыла. И я не решаю. Я пришла посоветоваться с тобой. Я почему-то была уверена в твоих… благородстве, щедрости… доброте… Ты… ты такой… — Маша поймала себя на мысли, что ищет в уме, какими же еще качествами наделить Бориса, и поняла, что унижается.

Она словно стала еще меньше ростом, а Борис от этого стал еще выше.

— Да не хочу я чужого ребенка в доме! — Борис вскочил с табуретки и принялся ходить от стены к стене. — Я к своим-то детям не готов пока, а ты мне навязываешь чужого. Уж если тебе хочется, чтобы я проявил щедрость, — я готов! Я отстегну

любую, в разумных пределах, сумму, которую ты сама назовешь, на счет этого детского дома. Но детей оттуда к себе в дом не пущу. Извини!

И Борис ушел в спальню. Маша слышала, как под ним скрипнула раскладушка. Потом щелкнула зажигалка — он закурил.

«А ты чего ожидала? — Маша попыталась посмотреть на ситуацию объективно. — Что он захлебнется восторгом? Вполне естественная реакция. Ему нужно подумать. Вникнуть. А потом постепенно он свыкнется с этой идеей. Да, он станет прекрасным другом Альке. Наверняка».

Маша некоторое время постояла в гостиной одна, а потом тихонько двинулась вслед за Борисом.

Он сидел на раскладушке, выпуская дым в пустое пространство комнаты. Обои здесь были под шелк, с большими голубыми птицами. Маше они особенно нравились. Они выбирали их вместе.

Она пристроилась рядом с женихом. Прислонилась головой к его плечу.

— Борь, а если б у меня была сестра?

— Сестра, безусловно, жила бы с нами.

— Ну вот видишь? Алька и есть мне как сестра. Я ее с трех лет воспитываю пополам с Софьей Наумовной. Она очень мне дорога.

— Вот пусть Софья Наумовна и удочеряет.

— Да не разрешат ей. Она старая. У нас бы была полная семья. И мать, и отец.

Последняя фраза его окончательно взвинтила.

— Нет, ты хоть представляешь, что затеяла?

Борис резко поднялся и воззрился на невесту с высоты своего роста.

— Ты можешь поручиться за ее наследственность? У нее мать — алкоголичка, папаша — вообще неизвестно кто. Скорее всего такой же хроник. Или — зек. Ты хоть представляешь, чего она насмотрелась в своей семейке? Почему мои будущие дети должны расти с этой… с этим…

— Это не так, Борис, — возразила Маша. — Наташа же не от рождения алкоголичка. Она актриса. Просто жизнь не удалась, вот и…

— Ага! — почти обрадовался Борис. — Да ты их всех оправдаешь, мать Мария. Всех пригреешь. Только, чур, без меня! Ты посмотри вокруг! Каждый третий несчастен. Ну, кидайся им всем помогать! Я посмотрю — надолго ли тебя хватит!

Тут Маша не выдержала. Она впервые видела Бориса таким взвинченным. Эта сторона его натуры едва приоткрывалась перед ней, и сначала она была просто удивлена. Теперь же это начинало злить.

— Что ты несешь? Алька — не каждый! Я провела с ней рядом большой отрезок жизни! Я не могу бросить ее в беде. Понимаешь? Не мо-гу! Почему ты не хочешь понять: я пообещала ей! Кем я буду после этого, если не выполню обещания?

— Мне ты обещала первому. Ты согласилась быть моей женой и выбрала ту жизнь, которую я тебе могу предложить. А свой клоповник намеревалась оставить навсегда. Ведь так?

— Так, — безнадежно подтвердила Маша, — все так.

Но я всего лишь хочу забрать с собой из клоповника маленького человечка и сделать его счастливым. Неужели это невозможно?

— Мань, честное слово, я устал от этой темы.

Борис отвернулся к окну, и Маша поняла, что разговор окончен. И что дальше? Ужин на двоих, объятия? На это не было ни сил, ни вдохновения. Вечер был испорчен.

— Я тоже что-то устала сегодня, — ответила Маша и поднялась с раскладушки. — Пойду спать.

Борис промолчал. Маша молча нацепила в прихожей свою куртку, вышла за дверь. Через некоторое время услышала, как щелкнул замок и звякнули ключи.

В машине не было произнесено ни слова. Когда приехали во двор, Маша чмокнула жениха в колючую щеку и все так же молчком шмыгнула в подъезд. Софья Наумовна спала. Маша достала из холодильника пару яиц, подумала и положила обратно. Есть не хотелось. Почему люди не понимают друг друга? Почему так трудно быть вместе? Может, все дело в ней самой? Она не умеет убеждать. И не умеет правильно формулировать мысли. И еще. Если бы она не заявилась сегодня домой в машине Влада, все могло быть иначе. Борис не был бы так раздражен. Возможно, он завтра на все посмотрит по-новому. Сейчас он просто устал, а она на него все сразу вывалила. Так нельзя… нужно было получше подготовить… Ничего, подождем. Время покажет.

Так, успокаивая себя, Маша разбирала постель и укладывалась спать. И все же, как ни устала она, сон еще долго не приходил, заставляя прокручивать перед мысленным взором беспокойные события дня.

Глава 4

Через неделю после неудавшегося разговора с женихом Маша шагала рядом с Владом по Большой Дмитровке и с аппетитом уплетала эскимо. Если бы эту сцену наблюдал Борис, его передернуло бы от раздражения — идти по улице и облизывать мороженое на ходу? Дикарство.

Борис признавал мороженое только в кафе.

— Если ты так уж любишь это сладкое молоко; я готов каждое воскресенье водить тебя в «Баскин Роббинс». Только не заставляй меня созерцать, как у тебя капает с подбородка, а шоколад прилипает к пальцам.

Сегодня делать замечания было некому — Борис улетел в командировку в Челябинск.

Влад уписывал вторую порцию эскимо и взахлеб рассказывал про свою собаку Шейлу.

— Больше всего она уважает сушки.

— Сушки?

— По-моему, у нее возникает ассоциация с сухим собачьим кормом.

— Или с косточкой.

— Ага! А лизунья! Тех, кого хозяин любит, — оближет с ног до головы. Но появится неприятный тип — к Шейле лучше не подходить.

— Укусит?

— За последствия не ручаюсь. Добро от зла отличает по запаху.

Влад забрал у Маши мокрую обертку и выкинул в урну. Достал платок.

— Кажется, ты капнула на плащ. Давай вытру. Влад наклонился и промокнул платком возле кармана.

— Теперь три — не три, не поможет. Только стирать, да еще с пятновыводителем, — вздохнула Маша. — Этому плащу крупно не везет. Он только что перенес стирку, и вот опять…