Прогулка вчетвером
Шрифт:
Усилием воли Шелест отогнал чудовищное видение. Оглянулся. Все как всегда. Прильнули, впились взглядом, расширенные зрачки черны, как провалы Мрака. Нет, не черны, в них напряжённо пульсирует отражение видеомира. Подвижный отсвет на неподвижных лицах. Беглые мазки разноцветных теней, их мимолётная ретушь, по заворожённым мордашкам скользят блики упоительных снов. Макушки склонённых голов топорщатся хохолками: у Олежки — как поросячий хвостик, у Тошки он щёточкой.
Да разве в видеотехнике дело! Ему самому в детстве порой нравилась такая чепуха, что вспоминать
Более чуткий Тошка уловил отцовский взгляд. Карий глаз дрогнул, вгляделся, проверил: нет повода их упрекнуть, все в порядке, можно смотреть дальше… Лицо мамино, тонкое, и тени на нем акварельные, шейка как склонённый стебель цветка; у Олежки все крепче, круглее, веснушек в этом призрачном свете не разглядеть, сопит от переживания. Мальчишечки, мои мальчишечки! Где вы, что с вами?! Так бы и взял под крыло — защитить. Но от кого, от чего? Праздничная прогулка, все идёт своим чередом, Луна уже близится, — о чем речь?…
Луна стала наконец укрупняться. Две трети выпуклою диска были озарены Солнцем, и в его беспощадном свете оспины кратеров, резкие изломы гор, угольные провалы теней поражали своей отчётливой и мертвенной наготой. Самый суровый камень земных хребтов всегда смягчён, милосердно затушёван воздушной дымкой, чуть изменчив, неуловимо жив. Здесь все было иначе.
— Ребята… — Голос Шелеста дрогнул. — Под нами Луна!
Они зашевелились и повернули головы. Теперь с одного бока на лица детей падал меловой отсвет Луны, а с другого их озаряли телефантомы. Странные, как маска клоуна, лица: наполовину белые и лунные, наполовину в беглых радужных бликах.
— Да выключите вы эту дрянь! — заорал Шелест.
— Ну, пап! Ведь мы смотрим!
Они смотрели. Их взгляд перебегал: Луна — фантомы, фантомы — Луна… Фантомы, все чаще фантомы, все реже Луна — ведь на ней ничего не происходило!
На ней и не должно было ничего происходить. Она близилась, вот и все. Шелест видел Луну много раз, и всякий раз его охватывало волнение. В первый раз то было волнение открытия и гордости. Он спускался. Вступал в свои новые владения. Он был избранником и победителем, хотя и оставался простым пассажиром. Какая разница, ведь и тот, кто впервые летит авиарейсом, на короткий миг ощущает себя немножко Икаром!
Потом было иначе. В Луне всегда оставалось что-то недосказанное. Что-то ускользающее от глаз… Может быть, потому, что она открывалась вся и сразу? Все напоказ, все нараспашку, чего в жизни не бывает. А может, он просто помнил, что в детстве, его детстве, Луна была загадочной и труднодоступной?
Теперь не то… Дети ни разу не были на Луне, но стерео часто являло её так, что, казалось, протяни руку, и ты коснёшься лунной поверхности. Полный эффект присутствия! Пусть не своими глазами, но дети видели Луну издали, и вблизи, и в упор, и как угодно.
В его детстве голография только зарождалась.
Луна — фантомы,
Ладно. На Луне меж ними не будет четвёртого. И сколько времени они упрашивали свозить их на Луну! Значит, там они будут втроём.
— Внимание, ребята, приготовились! — сказал он. — Идём на посадку!
Там, сзади, на полуслове оборвался звук выключенного стерео, сухо щёлкнули пряжки ремней. “Дисциплинированная публика… — с удовлетворением подумал Шелест. — Наконец-то!”
Лунный диск вздрогнул и накренился. Шелест сажал машину. Сейчас в его руках была власть над тяготением и ему покорялось пространство. От рёва двигателей вибрировали стены. Лёгким прикосновением пальца Шелест мог усилить или укротить огненный вулкан тяги, мог заставить лунный мир содрогнуться. И если бы все так было в действительности, как бы любовались им сейчас дети! Но все было не так. Он мог управлять этой силой — и не мог, потому что за него, лучше него, помимо него действовали автоматы, а он, в сущности, был зрителем, и его право вмешиваться оставалось чистой теорией.
Посадка прошла как должно, не пришлось шевельнуть даже мизинцем.
— Проверить скафандры! — командовал Шелест. — Сначала воздух, затем связь… Тебе не помочь, Олежка?
Нет, помощь не требовалась. И команды были излишними. Ребята сами знали, что делать, и делали — этому обучил их не папа (кто бы ему доверил!), этому обучили их на курсах, и они вполне могли обойтись без отца. Правда, было мгновение, когда, казалось, его вмешательство вот-вот потребуется: у трапа Антон и Олег едва не сцепились, решая, кому первому ступить на Луну. Обошлось, однако: оба спрыгнули разом.
В некотором ошеломлении, которое всегда сопутствует резкому переходу в новое состояние, они смотрели на Луну. Их окружала тёмная и в то же время ослепительная равнина, под ногами было нечто весьма похожее на шлак.
— Мы на Луне, — прошептал Шелест. — Чувствуете, ребята?
Олег с недоумевающим видом глядел вверх.
— Ты что, Олежка?
— Звезды…
— Какие звезды?
— Да в небе… Почему их нет?
— Нет, потому что нет. Как они могут быть, если светит Солнце? Звезды гаснут в его отблеске.
— Но там они есть… Солнце и звезды.
— Где?
— В стерео…
— В стерео! Это же технический приём, трюк, который создаётся аппаратурой! Фокус!
— А-а… Понятно. Чего мы стоим? Пошли!
Ракета осталась позади и скрылась. Из-за близости горизонта казалось, что они бредут по острову, чьи края обрезаны аспидной пустотой неба. И то, что возникало вдали, словно всплывало из пучин, медленно приподнималось над окоемом, прирастало к “острову”. Но появлялось все одно и то же: камень. Россыпи камня, груды камня, изъязвлённый камень, прах и окалина, шлак космической плавки, угли давно сгоревших скал, чёрный пепел миллионолетий. Над всем застыл косматый и огненный глаз Солнца, на все давил свинцовой тяжести свет, в котором ярко пылала и не могла сгореть серая убогость лунного камня.