Прогулка
Шрифт:
Дома.
Он поднялся и оглядел их. Прямо перед ним параллельно берегу шли две длинные линии, которые, насколько хватало глаз, простирались прямо и к домам не сворачивали. Тропа? Тропа. Да ну ее, эту тропу. Там же настоящие дома.
Жесткая, острая трава стегала его по лодыжкам, когда он несся к ближайшему от места своего падения дому. Тот был с синими стенами и белами ставнями и стоял на сваях, защищавших его от приливных волн. Бен замахал руками и принялся заглядывать в окна.
– Эй! Эй! Поможет кто-нибудь?
Подбежав
Никто не отозвался. Он осторожно повернул ручку, и дверь легко открылась. Это был летний домик со спартанской обстановкой, предназначенный для жилья месяца два с половиной в году. Здесь имелась небольшая кухня с древними приспособлениями, но без какой-либо посуды или утвари. Из кухни открывался вход в гостиную с симпатичными старомодными шезлонгами и диваном, обтянутым потрескавшейся искусственной кожей. Бен осмотрел стены в поисках электрических и телефонных розеток, но ничего не увидел. Наверху он обнаружил три спальни с пустыми ящиками в шкафах и голыми матрасами. Он забежал в ванную, открыл кран, но ни капли не вытекло.
– Эй?
Шкафчики оказались пусты. Переходя от окна к окну, он заметил, что соседние дома тоже не подают признаков жизни. Он включил телефон в надежде, что тот хоть ненадолго оживет и поймает сигнал. Если какое-то время подержать телефон выключенным, иногда аккумулятор чуть восстанавливался, чтобы ты как раз успел снова вызвериться на аппарат. Но на этот раз он даже не продвинулся дальше заставки с приветствием. Бен снова спрятал его в карман. Теперь вся его жизнь сводилась к доставанию и убиранию телефона.
Пройдя по отмели, он встретил во всех домах одно и то же запустение: ни людей, ни средств связи, ни еды в холодильниках, ни воды. Какой-то курорт-призрак. Ловушка вроде желтого света в лесу. Все признаки жизни представляли собой приманки, чтобы увести его в сторону от тропы.
И тут море начало волноваться. Запенились взбитые ветром белые барашки, и с крыльца красного трехэтажного псевдовикторианского дома он увидел, как на горизонте поднимается огромная волна – выше любого здания, куда ему доводилось заходить. Чайки в панике разлетались прочь с ее гребня, но вода захватывала птиц, подкатывая все ближе к берегу, заглушая их крики ревом надвигающегося бедствия.
Он ринулся вниз с крыльца сквозь кусачую траву на гребне дюны, пока не добежал до параллельных линий на песке, очевидно, начертанных для него неким жестоким божеством. Надвигалось цунами, готовое поглотить отмель. Бен залез рукой в мешочек и достал оттуда последнее семечко. Он швырнул его на мокрый песок как раз в тот момент, когда волна накатывалась на берег, собираясь обрушиться на него.
Огонь мгновенно объял весь берег, вздымаясь за слой облаков
Вскоре стена пламени схлынула, и океан вновь обрел прежнее спокойствие, нежно лаская волнами берег. Клубы пара поднялись вверх и растаяли в воздухе, словно призрак цунами, – такие же зыбкие и полупрозрачные, как облачка у него над головой. Это последнее ему предупреждение. Спасительных семечек не осталось. Больше с тропы сходить нельзя. Он сел на песок, обхватил колени руками и опять начал плакать. Истерика накатывала, отступала и сейчас вновь поглотила его. Бен принялся негромким и хриплым голосом без устали повторять: «Я скучаю», – надеясь, что эти два слова, как сигнал, пронесутся сквозь атмосферу и долетят до его дома.
– Мне плохо, мне плохо без вас. Кто-нибудь… пожалуйста, кто-нибудь, помогите.
Но никто не отзывался. Тогда Бен вскочил на ноги и крикнул в небо:
– ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО?! КАКОГО ЧЕРТА?
Сил у него хватило только на это. Все свелось к вопросительным возгласам и обычной ругани. Не было ничего на этом берегу, не было никого в домах, не с кем было поговорить. Царившие вокруг неподвижность и безмолвие делали это совершенно очевидным.
Впереди он заметил небольшой изгиб параллельных линий, так что направился туда. И снова все казалось гораздо ближе, чем на самом деле. От всей этой великолепной видимости у него разболелись ноги. Прослойка между кожей и костями стерлась напрочь. Он походил на подушку, которую разорвали, а потом вытрясли из нее все перья.
Подойдя почти вплотную к извиву тропы, он заметил рядом с одним из домов-призраков выцветший рекламный щит:
ДОМА В КОРТШИРЕ! НОВОСТРОЙКИ ВСЕГО ОТ 350 ТЫС. ДОЛЛ.!
Это и есть Кортшир. Нет ничего в этом Кортшире.
Вот дура старая.
Кроссовки мешали невыносимо: промокшие, пропотевшие, провонявшие от всей этой беготни, погонь и бросаний волшебных семечек. Они вовсе не предназначались для такой бурной физической активности и расползались, как выброшенная со стоянки подержанных автомобилей старая покрышка. Он скинул их и стянул носки, задубевшие и побуревшие (как могло столько грязи собраться на их нижней поверхности внутри кроссовок?). Потом зарылся ногами в песок и поерзал ими. Высохшая травинка уколола ступню, как иглой. Чертова трава. Чертова тропа. Чертово все на свете.
Километра через полтора тропа наконец вильнула чуть влево, ведя еще к одному летнему дому-призраку, на этот раз выше остальных. Может, там найдется новая обувка. Бен бросил кроссовки и носки на песок, затем свернул и босиком взбежал по присыпанным песком ступенькам крыльца. Шедшие по берегу параллельные линии расходились, словно открытый рот, давая-таки ему разрешение спокойно обследовать владение. Дом оказался незапертым. Бежавшие из Кортшира люди – если люди вообще здесь когда-то жили, – наверное, очень торопились.