Прогулки с бесом, или "Gott mit uns"!
Шрифт:
Страхи и ужасы подчиняются законам: они пугают до определённой нормы и достигнув пика — перестают быть страхами. Напуганные устают от собственных страхов и, набоявшись вволю, заполняются иными мыслями:
— А так ли всё на самом деле!? И с чего начнут враги, когда дойдёт очередь и до меня!? Ведь это так интересно!
Враги — врагами, но пропитание промышлять нужно и паника о зверствах наступающих врагов не сказывалась на аппетите паникёров. Паниковать — паникуйте, на здоровье, но только до обеда и не до такой степени, чтобы терять аппетит! Почему страхи не убивали аппетит — вопрос ждёт научного толкования. Короче: вопрос о пропитании не исчезал, оставался на месте и с каждым днём становился всё
— Коммунистов и еврее видели, выдержали, выстояли, теперь посмотрим на тех — вот они рассуждения скрытых врагов "страны советов"!
Две заботы у простых людей во всякой войне: наполнить желудок и не потерять голову. Указанные заботы можно поменять местами, но от перемены ничего не изменится. Вольный допуск, или, что ещё хуже — "бесовские внушения", но вот это, великое: "война — войной, а обед — по расписанию", родилось в монастыре в "сорок первом грозном" и никак не позже! Если сегодня кто-то возразит нам — готов согласиться на условии: да, возможно, поговорка была в зачатии, ещё не оформилась, но идея "обеда по расписанию" уже витала в атмосфере монастыря!
У юристов есть понятие о "естественных законах", кои и писать не нужно. "Закон о поддержании плоти пищей" входит в группу "естественных законов".
Какие "картины" могут возникнуть сегодня, если новая военная паника "овладеет умами" граждан? Чем и как поведение сегодняшних граждан будет отличаться от метаний людей видящих неизбежность оккупации? С названием "ни сегодня — завтра"? И будет ли разница? Или "будут внуки потом — всё опять повторится сначала"? — это из нашей любимой песни…
Всякая паника имеет окрас. У военной — свой, у паники "дефолт" — свой. Что станут делать граждане, кому сегодня за семьдесят и кто хорошо помнит "огненные годы"? И не совсем "огненные", а так, чуть-чуть с запахом гари, как у меня? Правильно: граждане кинутся в торговые точки скупать всё, что будет в продаже на миг с названием "паника"!
"Приоритетными" товарами, как и прежде, будут следующие:
а) соль (хлористый натрий) любой степени чистоты и в любом количестве,
б) спички. Ящиками! Миллионами коробок!
в) — Керосину набрать! Любой степени очистки! Бочку! Если удастся — цистерну! Цистерна лучше… надёжнее… Надолго хватит!
г) свечи стеариновые в неограниченном количестве! Столько, сколько будет необходимо до конца дней моих! А так же
"крупывсякиеиразныемылосахарсольспичкиниткитканилюбыеивнеограниченомколичествеиглыкшвейныммашинкамиглкипростыеивсякие!!!
— Ничего не забыл!?
— Мыло, мыло не забудь! Тыщу кусков любого мыла и любого качества!!! Можно и жидкое! Можно и "дегтярное"… от вшей — сделав запасы из указанных позиций, я успокоюсь и буду готов смело встречать "лихую годину" и "огненные годы" любой длительности.
— Это сейчас ты такой грамотный, а тогда никто и ничего худого впереди не видел. Не представлял и в малой степени то, что ожидает.
Человеческие уверенности: "куда хуже!? Худшее вроде бы прошло, кончилось, будем ждать улучшений"!
Информация о "жизненно необходимых вещах", коли были упомянуты выше, и до сего дня хранится в "долгосрочной" памяти у граждан, побывавших в войне. Граждане тех лет сегодня старые, многое забывшие, но список необходимых товаров для успешного отражения возможной грядущей войны остался на "скрижалях" их памяти навсегда. Список "жизненно
Итак, на одни отцовы руки было четыре, требовавших пищевых калорий, рта. Каждый день! Если пользоваться старинным языком, то глава семьи мог сказать так:
— Сам-пят — означало бы, что семейство его состояло из пяти требующих пропитания тел.
Трамваи прекратили бега по улицам города, и отец лишился работы. Одна статья дохода исчезла, и на "сцену" в роли спасительницы семейства от голода вышла мать: она ходила на подённую работу в городское овощехранилище. Война приближалась, но городское хранилище овощей продолжало что-то солить и запасать. Была ли это наивность? Или те, кто организовывал подобные работы, не верили в возможность прихода врагов в город? Или верили, но не сдавались? Или работали по инерции? Или потому, что безделье в тревожное время тяжелее и хуже работы? Героические люди! И сегодня историки говорят, что когда первые немецкие мотоциклисты въехали в город, то в одной из пивнушек они застали граждан города мужского пола, мирно и с удовольствием распивающих интернациональный напиток. Рассказывают также, что уставшие от захватов чужой земли враги и себе потребовали пива. Вне очереди, разумеется. Последний эпизод считаю фантастикой. Лёгкой, из разряда "бреда сивой кобылы", но фантастикой. Но если его обыграть кинематографом — ничего, может получиться смешно.
Паниковал ли я? Если бы знал, что это такое, и как это делать — паниковал бы. Единственное, что тогда волновало — предстоящее и неизбежное отрезание грудей у матери. Пробовал представить процесс удаления материнских грудей, но ужасные картины долго в воображении не держались: как это у матери на груди вдруг может быть ровное место!? Точно так же, как у меня и отца!? Как будет происходить сам процесс удаления грудей? Страшно и отвратительно, а главное — для чего это? А где тогда брать молоко для младшей сестры?
Предстоящий и неизбежный процесс отрезания грудей у матери по страху был выше, чем самому быть убитым какими-то неизвестными немцами. В деталях представлял свою смерть так: кто-то с названием "немец" ухватит за мои тощие ноги, раскрутит над головой, и сделав не мене трёх оборотов, ударит думающим местом об угол кельи! А что будет потом? Но
перед собственной кончиной хотелось видеть, как такое действо враги произведут над кем-то другим…
Процесс отъёма от груди младшей сестрички начался в тревожные дни. Если война — так всем! Или это было связано с предстоящим лишением молочных желёз у родительницы, или пришло время лишать сестру природного продукта — установить сегодня невозможно. Неизвестно, существует ли единое, стандартное описание процесса отъёма малых детей от родительской груди, но как это делала мать — занятное было зрелище.
Когда сестра, напившись "до отвала", получала "личное время" для познавания окружающего мира, а проще — "гуляла", мать чем-то прибинтовывала на груди старую чёрную сапожную щётку щетиной наружу и ждала момента, когда маленькое, но прожорливое создание, в милых детских складочках жира, начинало требовать законного "обеда".
Требования сестрички сопровождались попытками руками открыть "столовую" на материнской груди, и когда такое дозволялось не без лёгкого сопротивления родительницы, сестричка видела на месте всегдашнего сладкого пропитания чёрный, колючий и отвратительный предмет с неприятным запахом! Тут же, не медля, без задержки, хотя бы на секунду, начинался вой, но волосатый ужас не реагировал на стенания и не собирался покидать место законного кормления! Отлучение продолжалось, а я злорадствовал!