Прогулки с бесом. Том 1
Шрифт:
Зафиксировать вес одного воробья безмен не мог.
– Вес монастырских воробьём не выше мышиного.
Брат жарил "добыч" над огнём в топке плиты, и целыми, без соли, отправлял жаркое по месту назначения. С костями.
– Какие у воробья кости?
Или родственник видел во мне сытого и не считал нужным делить "добыч", но вкуса мяса весёлой и живой птицы мира так и не узнал. И счастлив.
– Что видим, беся? Женщина с херовой памятью по заказу всплакнула о съеденных воронах, редактор орнитологии дубом просматривался, и пропустил плач первым сортом.
– Не только в орнитологии дубиной редактор выглядел, но не учитывал
Кто усомнится в супе из ворон первого оккупационного месяца? За первым месяцем шёл следующий, не лучше и без надежд, и не мимо дома, а в дом, селился и говорил:
– Мама, кушать хочу...
Оккупационные месяцы добротой не славились, и второй месяц был голоднее первого. Или не так? Не слышу грустной повести о житии во втором оккупационном месяце после закрытия охотничьего сезона на ворон.
– Подробностям места в газете не нашлось...
– Сколько сегодня редакторов способных разобраться в ляпах прошлого? Мало, потому враньё о питании воронами живёт непререкаемой истиной. Продолжай...
– "...дров не было, забор, огораживающий сад, разобрали на дрова чужие люди..."
– Как вредит многословие!
– В чём?
– Ну, как же! Чего гнилой забор вспомнила? Ответ: "чтобы заборами закрыть основные бедствия прошлого, обычай уголовного мира: малым преступлением прикрыть большое" Утащили чужие люди забор - туда забору и дорога, кому-то польза была, на заборе какое-то варево приготовили... Разве не "христиане" вы? Разве чужое, иноземное учение не призывает "возлюбить ближнего своего, как самого себя"? А за компанию - возлюбить и "дальнего"? Оказать помощь? Принести кому-то радость старым, ветхим забором? Малостью? Видел тот забор, его и "забором" грешно назвать: гнилое сооружение, символ границы между участками земли частных домов. Нам бы выжить - а там новый забор поставим! И как понимать "чужие люди"? Кто эти "чужие люди"? Немцы? В оккупацию "чужими" могли быть только враги, а все прочие были "своими, родными и близкими "совецкими" Нет ясности в вопросе о унесённом заборе ни для неё, ни для редактора: кто забор на дрова утащил?
– обида за украденный забор шесть десятков после победных лет тяжко давит память вспоминальщицы и не собирается покидать.
– Допустимо, если г-н редактор, понимая нелепость древних страданий в нынешнем изложении, умышленно запустил в печать "заборный" абзац? Если так - большего врага прошлому, чем редактор губернского издания не найти!
– Интересно рассуждаешь! Родичи мечтали отправить забор в свою печь, а "чужие люди" обошли на повороте! Две равные весом обиды, из кои одна "от своих", крепче всей вражеской оккупации. Как жить после кражи забора "своими"!?
– В одном не соврала тётя, готов засвидетельствовать показания плакальщицы: в утробы отопительных устройств уходило всё, что соединялось с кислородом воздуха с выделением тепла, и не было нужным на тот момент.
– Понятно! Каждый из вас чем-то откупился от войны: она - страхом "чуть не застрелили" и жалостью об украденном заборе, ты - иной монетой. Вы, абсолютно каждый, чем-то заплатили войне, никто не получил прибыли.
– О каких "прибылях" речь? Кто-то и получил крупную прибыль, факт, но не всем дано знать о владельцах прибылей и размерах.
–
– "Господствовали фашисты..." - кто сказал шестилетней девочке, что пришлые "фашистами" зовутся, из каких газет сведения вычитала?
– Все солдаты Вермахта, как один квашисты?
В иных странах и народах слово "дом" представляется красивым внешне и удобным в проживании внутри, а называть хижину страдалицы "домом" преувеличение. Хижина отпраздновала столетие в средине двадцатого века, пребывает в звании "халабуда", или "старьё-гнильё"
Ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем никакими колдовскими действиями лучших магов и волшебников "халабуда" плакальщицы не превратится в подобия жилищ оккупантов, что и есть причина грусти. Тётя, утри слёзы и признайся: было где "господствовать" пришлым? Не вынуждай повторяться: на то время все дома в районе станции пребывали в звании "старьё", их строили в одно время с прокладкой "железки", а это было сто лет назад. В районе станции проживал рабочий люд, пролетарии, а каких дворцах и когда проживали пролетарии?
Повторюсь о себе: советская власть не позволяла шиковать, а чтобы пролетарии напрочь забыли поговорку "поменяли кукушку на ястреба" - постоянно напоминали кто они такие:
– Вы не буржуи и не капиталисты, вы гегемоны, а потому довольствуйтесь малым, а кто недоволен малым - того лишать последнего!
– Большего вранья, чем "власть трудящихся" не бывает.
– Чего так?
– На властвование нужно свободное от забот о куске хлеба время, а когда оно было у трудящихся? Властвовать удел владык и бездельников" - и без паузы, противным тоном, бес затянул:
– "Бо-о-же-е царя храни-и-и,
си-ильный, держа-а-авный, властвуй!" - слабо, неубедительно молились подданные за батюшку царя...
– ...или небесный телеграф плохо работал и молитва не дошла. Потому и зовутся "трудящимися", что могут только работать. Пчёлы мёд собирают, нет у них политиков, а у двуногих и прямоходящих "политического" добра сверх меры...
– ... и впредь изменений не ожидается? Так?
– Так.
Что видим: живёт человек без просвета и надежды на лучшее житьё, и потому-то всякое улучшение, редкое и мизерное, грошовое, кое на него бросают сверху, принимается за великое благо, а в иные моменты - и "полным счастьем"!
Рабоче-крестьянское счастье царило в поделенных на комнатушки просторных монашеских кельях. Келья на одну монахиню, не страдающую клаустрофобией - да, простор, норма, но половина кельи для пяти душ - этому в Европе нет названия. Опять-таки: что трудящимся хоромы, на какие средства содержать? Чем обогревать в зиму? Дай рабочему простор - так он возомнит о себе и потребует большего! И чёрт знает, во что обойдётся это самое "большее"! Какие балы закатывать, кого принимать? Скромность, скромность и опять она.
И нашу келью не миновал делёж: в отгороженной части проживала тётушка, старшая сестра матери, удумавшая от налётов Люфтваффе спасться на картофельном поле невдалеке от стен монастыря. Родить идёю половина дела, или четверть, а довести рождённое до сознания масс, и чтобы массы приняли идею одного гения и "всем сердцем уверовали" с отказом от собственного соображения - талант нужен. У тётки он был.
В тёткиной половине постоем проживали двое солдат Вермахта, и проживание иностранцев под определение