Прогулки с Хальсом
Шрифт:
Франс слушал и все больше убеждался в том, что не ошибся: незнакомец был моряком. Да не простым матросом, а боевым капитаном, участвовавшим в сражениях! Об этом говорил тонкий шрам, шедший через всю щеку к подбородку, привычная небрежность, с которой рука незнакомца лежала на эфесе шпаги, цепкий острый взгляд опытного фехтовальщика. Перед художником стоял человек, который всю жизнь управлял своими страстями и никогда не допускал, чтобы они управляли им. Франс забыл о времени и почти огорчился, когда незнакомец объявил, что на сегодня довольно. Он отстегнул от пояса кошель, положил его на стул
— Мне говорили, что ваш гонорар составляет две тысячи гульденов. Тут ровно половина. Через две недели я уеду из города, а когда вернусь — заберу портрет и расплачусь с вами полностью. Это случится примерно через два месяца. — Незнакомец поклонился и пошел к дверям. Перед тем как выйти, он оглянулся и добавил: — Тогда я назову вам мое имя, и вы поймете, почему я не мог сделать этого раньше.
Так сказал незнакомец восемь лет назад. Но ни через два месяца, ни через два года он не явился за своим портретом. Так и остался стоять в гордой непринужденной позе посреди мрачной темной комнаты. И Франс, выждав третий год, написал на оборотной стороне холста: «Портрет неизвестного господина. 1652 год от Р. Х.».
Франс вернулся к почти законченному автопортрету, поправил зеркало, стоявшее справа, и принялся за работу. Кисть наносила тонкие, почти невидимые глазу штрихи. Время шло незаметно, свечи медленно оплывали, роняли восковые капли на треснувшую каминную полку. Наконец силы кончились, и Франс уронил затекшую руку на колено.
Все. Больше работать он не может. Наверное, правы эти молодые люди, смеющиеся над жалкими потугами старика угнаться за ними. Ушло время Франса Хальса, ушли все, кто был ему дорог. Незваным гостем чувствует он себя в этом мире. Прав был господин Декарт, трижды прав: счастлив человек, родившийся и умерший вместе со своей эпохой. Какой смысл в долгой жизни, если ты ей не рад?
Старик закрыл глаза и вызвал в памяти прекрасные дорогие лица. Михиль де Валь, красавец и дуэлянт, задира и дамский угодник… Последний раз он видел Михиля пять лет назад.
— Что происходит, Франс? — спросил Михиль перед уходом. — Мне кажется, что я живу в сгущающихся страшных сумерках…
Мир изменился. Прошло время, когда вся нация сплотилась вокруг благородной цели сопротивления. Тридцатилетняя война с Испанией окончена, Вестфальский мир 1648 года формально закрепил независимость Нидерландов. Отгремели праздничные салюты, и все как-то очень быстро позабыли о славном героическом прошлом. Богатые голландцы пустились в погоню за титулами, бедные — за куском хлеба… Куда оно девалось, то непередаваемое чувство братства, которое освещало всю их жизнь? Вот и старина Михиль не мог этого понять.
Франс вспомнил его лицо, тронутое ледяным дыханием времени. Мелкие и глубокие морщинки исчертили кожу, словно кракелюры на холсте, но лицо Михиля все еще было прекрасным. Лишь глаза с опущенными уголками смотрели на мир с новым выражением недоумения и грусти. Тогда Франс ничего не ответил Михилю, лишь подумал: «Мы пережили свое время, дружище».
Франс еще крепче зажмурил глаза и начал перекличку старых друзей:
— Капитан Михиль де Валь!
И чужой ледяной голос ответил ему вместо старины Михиля:
— Выбыл.
— Лейтенант
— Выбыл.
— Полковник Иоганн Клаас Лоо!
— Выбыл.
— Капитан Якоб Схаттер!
— Выбыл.
Все они прошли перед ним парадным строем: старина Виллем Бейтевег, полковник Николас ван дер Мер, Исаак Масса, Питер ван дер Бруке, Ян Стен, Дирк — простодушный добрый Дирк… А в стороне от парадного марша махали руками родители, укачивала младенца Анна Мария, ей помогала верная старая Франсина, умершая два года назад… Из уголка глаза выползла холодная старческая слеза и прочертила вниз ровную дорожку. Когда же наступит черед Франса Хальса занять прежнее место в строю друзей?
Франс открыл глаза и обвел взглядом полутемную комнату. На треснувшей каминной полке горели три свечи в дешевых керамических блюдцах, их отражения плавно колыхались в зеркальной глубине. Три свечи перед зеркалом… Мать говорила, что это знак смерти. Мать была очень суеверной и никогда не ставила свечи перед зеркалом. А еще она говорила, что если разобьешь зеркало, то непременно накличешь на себя смерть.
Три свечи и зеркало… Зеркало и три свечи…
Франс пристально вгляделся в свое отражение. Интересно, кто придумал, что душа бессмертна? Душа умирает точно так же, как и тело, но это не страшно. Иногда душа умирает раньше, чем тело, — вот где настоящий ужас. Человеку с такими глазами нечего делать на этом свете, потому что душа его давно мертва.
Старик вытянул руку и с силой толкнул подставку, на которой стояло зеркало. Сейчас оно разобьется, и Смерть наконец вспомнит о старом художнике!
Но вместо звона разбитого стекла раздался громкий деревянный стук. Старик всхлипнул и уронил руки на колени. Со скрипом отворилась дверь, и Лисбет спросила дрожащим голосом:
— Что случилось?
Франс не ответил. Лисбет близоруко сощурилась и увидела опрокинутый деревянный подрамник, а справа от мужа большое овальное зеркало на подставке. Она немного помедлила, вздохнула и снова закрыла дверь.
Старик, перепутавший свое изображение со своим отражением, не знал, что впереди у него еще шесть безрадостных долгих лет, которые он проведет, страдая, в богадельне.
Он не знал, что его похоронят в главном соборе Харлема, а потом его имя сотрется с каменных плит и будет надолго забыто.
Он не знал, что полтора века спустя внезапно вспыхнет ослепительная Сверхновая звезда по имени Франс Хальс. Человечество, наконец догнавшее гения, возведет его на пьедестал вечной славы.
Он не знал, что испанец по имени Гойя будет учиться живописи, пытаясь копировать его полотна. А потом объявит, что скопировать гениальность не удастся никогда и никому.
Он не знал, что на самых дорогих аукционах мира его картины будут продаваться по баснословным ценам.
Он не знал, что о «проклятии Хальса» будут рассуждать искусствоведы и напишут о нем много книг.
Всего этого — к счастью или к сожалению — старик, сидевший в полутемной мастерской, не знал. Свечи догорали и гасли с тихим треском. Комната медленно погружалась во мрак.
Глава 28
Москва, декабрь 2007 года