Прохладой дышит вечер
Шрифт:
Его нет ни в ванной, ни в кровати, а по дому разносится все тот же непонятный глухой стук. Уж не забрались ли ко мне воры? А вдруг Хуго лежит в мансарде, связанный по рукам и ногам?! В спальне заботливый Феликс прикрепил к дверце шкафа записку: огромными цифрами выведены телефоны полиции, пожарной службы и «скорой помощи». О Господи, да это стук из подвала! Сломя голову бросаюсь вниз, забыв обо всех Феликсовых телефонах.
Хуго стоит перед усыпальницей Бернхарда и, не замечая меня, самозабвенно колотит топором по кирпичной кладке. Кажется, он решил, что, как это говорят,
— Ты что?! С ума сошел?! Ты что творишь?!
Хуго вздрагивает всем телом, но, увидев меня, улыбается без тени смущения:
— Да я вот хотел тебе сюрприз приготовить. Я бы уже давно все сделал… Но оказалось труднее, чем я думал.
И что ж он, интересно, себе думал?
Он хотел пробить топором в стене дырку на уровне головы, избавить то, что раньше было головой Бернхарда, от челюстей и снова все замуровать. Беззубым его никто никогда не опознает, а зубы Хуго безо всякого риска швырнул бы в дождливую погоду в Грюсен Воог.
Я слушаю затаив дыхание. Хуго играет в героя, как мальчишка. Весьма умело он проламывает дыру, долотом отбивает по краям куски цемента, заворачивает рукав рубашки, лезет внутрь, и рука его, очевидно, ловит пустой воздух.
— Не мог же он сбежать, — бормочет герой.
Тут меня охватывает бесстыдное, жутковатое любопытство. Что там, что?! Как выглядит человек, полвека проторчавший замурованным в подвале?
— Слушай, а ты заметила, что он никогда не вонял?
И правда. Долго после смерти мужа обходила я стороной это место, но потом это уже стало невозможно. И никогда не было здесь никакого особого запаха, только тот, что и в других помещениях в подвале: пахло углем, бельем, подгнившей картошкой, плесенью.
— Это мой гениальный трюк, — хвастается Хуго. — Я там просверлил отдушину, и когда он стал разлагаться, все газы уходили прямо в каминную трубу.
Ну, где же бурные аплодисменты?
Я специально затягиваю паузу и наконец произношу:
— Да, авантюрист ты был хоть куда, до того на выдумки горазд!
Хуго между тем размышляет:
— Может, он там осел, съехал вниз. Наверное, надо дырку пониже пробить, а то мы его не достанем.
Он снова хватается за топор и демонстрирует мне, какой великий разрушитель стен живет в нем. Удар, кирпич градом разлетается вокруг. Пыль осела, и Хуго опять залезает в темный склеп. Куда я задевала карманный фонарик? Он с усилием отрывает и извлекает наружу кусок того самого прорезиненного плаща, практически не тронутого тлением.
— Вот это я понимаю, вот это мировая работа… — восхищается Хуго.
Тут он выуживает новый трофей — это рука.
— А-а-а-а!!! — воплю я.
— Что это вы здесь делаете? — произносит вдруг у нас за спиной чей-то голос.
Мы не слышали, как в мрачный подвал спустился кто-то еще. Хуго с грохотом роняет топор.
— Бабуля, это же я, Кора, — представляется молодая женщина.
Я сто лет уже не видела свою внучку, но по ее рыжей шевелюре по-прежнему узнаю свою породу.
— Что-то вы совсем не в себе, — улыбается она, — пошли наверх. Вы кастрюлю пустую на газу оставили. Она уже раскалилась докрасна, эмаль трескается.
На кухне Кора варит кофе. Мы с Хуго смотрим друг на друга
— Мои родители развлекаются в Китае, как вы знаете, — сообщает Кора. — Я приехала на встречу выпускников школы в Гейдельберг, они мне оставили твои ключи, ба, мне было велено нанести тебе визит.
Хуго несколько оправился и теперь разглядывает мою хорошенькую внучку. Кора очень похудела. На ней изумрудного цвета кожаный костюм и сапоги выше колен. К сожалению, она тут же закуривает сигарету и пренебрегает моими хрустящими булочками.
— Девочка моя, как ты поживаешь? — оживаю я. — Родители звонили?
Ой, я и забыла: Кора с ними не ладит и потому только, наверное, и приехала в родительский дом, что их там нет.
— Ну не знаю, мы сейчас не особо общаемся, — с издевкой произносит она. — А поживаю я бесподобно. Денег у меня, бабуля, как грязи, живу в свое удовольствие.
После этой непринужденной болтовни мы принимаемся за еду. Кора глаз не сводит с Хуго. (Она научилась кадрить мужчин, едва ей минуло три года.) Впрочем, она и со мной мила и внимательна, разглядывает меня с живейшим интересом. Про наши с Хуго приключения много лет назад ей, видимо, уже сообщили.
— У меня в машине фонарик, — вдруг вспоминает она, — вот перекусим и спустимся в подвал, посветим, посмотрим, что вы там нашли.
Стоит ли ее посвящать в нашу тайну? Боюсь, все равно придется, неизбежно. Не знаю, что она рассчитывает в подвале увидеть. Ох, Господи, она по секрету всему свету об этом растрезвонит. Завтра в газетах напечатают.
— Кора, детка, — я перехожу на шепот, — там у нас один секрет.
— Да ну?! Чертовски интересно! Ба, я могила.
— Ну ладно, я знаю, ты бабушку любишь. Но, ты знаешь, такие вещи никому рассказывать нельзя — ни родителям, ни друзьям, ни приятелю никакому, не знаю, есть ли он у тебя сейчас.
— С Майей мы сейчас в ссоре, а друга так быстро не заведешь.
Не верю ни одному ее слову.
Но вот Хуго теперь уже не удержать. Он весь прямо загорелся, так я и знала.
— Пятьдесят лет назад… — он осторожно отодвигается подальше от меня, — здесь произошел один несчастный случай. В результате твоя бабушка стала получать пенсию солдатской вдовы.
— Класс! — в восторге восклицает заинтригованная Кора. — Ба, это про моего деда, что ли? Ой, народ, да что случилось-то?
Я отрицательно трясу головой. Ну зачем ей, этой молоденькой дурочке, знать о моих хождениях по мукам?
— Да, — не унимается Хуго, — его считали погибшим. Но он однажды явился в свое гнездышко, как тень с того света. Он был смертельно болен, поэтому его отпустили из русского лагеря. Ну, он вернулся и в ту же ночь перебрал спиртного и от этого скончался.
Ох, спасибо, хоть приврал немножко.
— Хуго замуровал покойника в подвале, и мне продолжали выплачивать пенсию, — добавляю я.
— А пенсия по инвалидности ему разве не полагалась? — размышляет Кора и пристально смотрит на нас с Хуго. — А у вас правда была любовь? — Она живенько представляет себе всю картину смерти, всю нашу историю, к которой относится с полным пониманием. — Не надо было о вашей связи моим родителям рассказывать, даже намекать не стоило. Они такие… Мещанство сплошное. Их от одной мысли о сексе прямо передергивает.