Проходная пешка, или История запредельного человека
Шрифт:
Чума, который с опаской подглядывал из окна за действиями соседа, окончательно утвердился в своем мнении - чокнулся Иванов, не иначе!
– и отправился в смежную комнату досыпать. Ну кто в здравом уме станет жечь посреди двора почти новую тахту? Да еще ночью.
Прежняя память, как и внешность,
Он аккуратно сложил в портфель милицейскую форму, положил сверху кобуру и махровое полотенце. Затем выпил кофе - сказывалась бессонная ночь, поискал брошюру с пьесой, однако не нашел и, махнув рукой на поиски, вышел из дому.
К утру опять подморозило.
Насвистывая одну из мелодий Френсиса Лэя, Светов спустился к Днепру. Из огромной проруби, где обычно купались городские "моржи", шел пар.
"На первый раз не буду злоупотреблять", - подумал Светов, быстренько раздеваясь.
Сердце, все еще, наверное, принадлежащее Ивану Ивановичу, слабо екнуло, когда он осторожно ступил в ледяную воду - чтоб не намочить голову. Проплыл туда-сюда, отфыркиваясь и всхрапывая от удовольствия. Потом пробежался, до красноты растер себя мохнатым полотенцем. Так же, как и раздевался, быстро оделся.
Часы показывали четверть десятого.
Светов, отбивая такт рукой, пружинящим шагом поднялся по Садовой и свернул к театру. Он обживал себя, будто жильцы новый дом. Дом ему нравился.
Гардеробщик, вечно сонный Борис Сидорович, который никогда не замечал Иванова, перед Световым встал и пальто его принял с полупоклоном, но несколько удивленно.
Юрий Светов тем временем пересек фойе, прошел два коридора и "предбанник" и вступил на сцену. Там уже свирепствовал
– Не хватало!
– окрысился Гоголев.
– Еще вы будете опаздывать!
Светов бросил взгляд. Глаза его удивились. Раньше они видели всегда что-нибудь одно: кусочек, огрызок окружающего мира. Теперь он увидел все разом: скучающую Веру Сергеевну, то бишь Елену Фролову, похмельного Аристарха - он подарил ему всепрощающую улыбку, Кузьмича, их единственного народного, который вяло жевал бутерброд. В стороне скучали остальные "энергичные люди". В отличие от Аристарха люди позавтракать не успели - на лице Простого человека крупными мазками была написана нечеловеческая тоска.
Где-то рванул сквозняк. По сцене прошел ветер.
– Полно вам, - сказал Светов главрежу.
– Не суетитесь.
Кончиками пальцев он легонько подталкивал Гоголева за кулисы. Тот безропотно повиновался.
Сонечка, то есть Аня Величко, увидев его на сцене, побледнела.
– Что с тобой, Ваня?
– тихо спросила она.
– Ты заболел? Ты на себя не похож.
– Потом!
– оборвал он ее.
– Потом, любимая. У нас впереди целая жизнь. Еще успеем наговориться.
Он властно поднял руку, призывая к тишине, и обратился к артистам:
– Сегодня буду играть я, ребята. Для начала я расскажу вам немного о себе. Будем знакомы. Меня зовут Юрием. Юрий Светов...
Опять ударил ветер.
Закатное солнце, которое висело на старом заднике еще с прошлого сезона, вдруг оторвалось от грязной марли, заблистало, распускаясь огненным цветком, и взошло над сценой. А на бутафорском дереве вопреки здравому смыслу запели бутафорские птицы.