Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)

Кожухаров Роман Романович

Утробный гул часто-часто рвущихся мощных снарядов шел оттуда, с позиций второго эшелона, земля ходила вокруг ходуном, поднимаясь волнами, а там, позади, она вздымалась девятыми валами грунта, огня и дыма. Туда, на позиции артиллеристов, враг посылал основную часть смертоносного груза.

Теперь становилось понятно, что этот удар был согласован с маневром атакующих танкистов. Рации у них, гадов, работают хорошо и работают в сцепке, взаимодействуя. А вот он, старший лейтенант Коптюк, командир второго взвода второй роты отдельного штрафного батальона, как ни кричи, не может докричаться до командира ЗИС-3 лейтенанта Денисова.

Быстроногий ординарец Степанков – вот его рация и его связь. Давай, Степа, не подвели. «Движение – это жизнь!»

XXVII

Стрелки-наводчики и командиры фашистских самоходных установок боялись класть мощные снаряды своих орудий слишком близко от собственных танков и пехотинцев. Теперь их отделяло от первой траншеи рубежа не больше ста пятидесяти метров.

Эту дистанцию преодолевали снаряды, выпущенные прямой наводкой, практически в упор, немецкими танками.

– Товарищ командир! Федор Кондратьич!.. – доносился до слуха взводного голос бойца.

Крик этот гулко блуждал, долетая откуда-то издалека, словно голова Федора была упрятана в металлический бак. Чья-то рука трясла старшего лейтенанта за плечо. Отзываясь на крик и настойчивую тряску, Коптюк отжался сначала на локтях, а потом на руках, ссыпая с себя комья земли.

– Фу ты, живой!.. – радостно прокричал боец, быстрыми движениями помогая командиру освободиться от завалившего его грунта.

Это был Довганюк, замкомвзвода, отвечавший во взводе за связь.

– Ишь как вас накрыло, товарищ командир… – радостно причитал переменник, как будто сообщал о вручении Коптюку новой награды.

– Да не ори ты так… – буркнул Федор, вставая на колени. – И так башка гудит…

– Оно понятно… – ничуть не сбавляя силы голоса, закивал Довганюк. – Траншею, глядите, как срыло! Начисто! Зря мудохались все утро-то!.. А я гляжу: командира накрыло прям с каской! Чисто волны Черного моря накатили! Вот гады лупят! Земля стонет, не выдерживает! Штрафникам-то что, мы – народ привычный! Хуже смерти ничего не будет…

– Тише ты, тише… – мучительно сморщившись, почти умолял его взводный.

XXVIII

Пульсирующая боль, молотками бившая по вискам изнутри, понемногу стала утихать. Отдышавшись и немного придя в себя, Федор огляделся. Над краями изрытого и пересыпанного хода сообщения гуляли клубы черного дыма. Вонючий запах гари занозил нос, не давая вздохнуть полной грудью.

– Не ранены? – участливо спросил Довганюк.

Коптюк послушно пошевелил руками и ногами, прислушался к тому, как вел себя организм. Давящая боль в пояснице, в районе правой почки. Осколок? Рука нащупала рукоятку нагана. Высунувшись из кобуры, она уперлась в спину. Наверное, скособочилась, когда его потащило по земле взрывной волной.

– Цел я… Вроде цел… – ответил старший лейтенант, поправляя кобуру.

Левая рука одновременно разгребла насыпавшуюся в окоп землю, нащупав ноздреватый ствол ППШ.

– Что со связью? Связь нужна с батальоном… Запроси через Дударева… – оттолкнувшись от стенки окопа и с трудом подымаясь на корточки, проговорил Коптюк.

– Это мигом, товарищ командир, – помогая взводному, рапортующим тоном отчеканил Довганюк.

Отведя его руку, Федор самостоятельно встал на ноги и, согнувшись в три погибели, направился в сторону блиндажа. Метрах в семи от бруствера наблюдательного пункта ход сообщения поворачивал вправо под углом в градусов сорок пять и дальше,

еще через метров пять, упирался в блиндаж.

Довганюк ушел вперед командира, а за поворотом старший лейтенант налетел на своего замкомвзвода. Тот стал, как вкопанный, остолбенело глядя на дымящуюся груду бревен, досок, кусков брезента на том самом месте, где должен был быть блиндаж.

– Чего стал?! – толкнув бойца в спину, Коптюк бросился к завалу.

XXIX

Вместе с Довганюком они вытащили из-под бревен обгоревшее тело радиста Григорьева. Молоденький боец был во взводе одним из старожилов, прибыл в штрафбат еще в июне, в период протяженной передышки батальона.

Разбирать дымящиеся завалы приползли еще бойцы. Это были переменники из отделения Потапова – Гончаренко и Михайлов. Руками раскидывая нагромождение тлеющих стволов, из развороченного нутра блиндажа вчетвером извлекли еще троих погибших: взводного писаря Виленского и двух штрафников из хозвзвода, подчиненных помначпрода Мурзенко. Эти двое обычно разносили еду и воду по взводам второй роты. Наверное, прибыли с провизией или питьем в блиндаж, а тут начался обстрел, и они решили переждать его в более безопасном месте.

Один из «несунов» еще дышал. Это был возрастной боец из тыловиков, определенный командиром роты капитаном Телятьевым в снабженцы из-за седых висков и былых заслуг. Коптюк не мог вспомнить ни его имени, ни фамилии, хорошо помнил только его благородную внешность, невольно внушавшую почтение.

Степанков еще все время шутил, что Шереметьеву, с такой физиономией и такой фамилией, только недобитых белогвардейских генералов играть. Точно, фамилия его Шереметьев.

На месте благородного лица и орлиного носа с горбинкой была безобразная кровавая каша. Осколком его так или горящей балкой. Воздух с трудом выходил из его раздавленной грудной клетки, прорывался сквозь разорванные раскаленной взрывной волной губы.

Гончаренко попытался оказать ему помощь, расстегнул гимнастерку, но Довганюк остановил бойца. Спустя несколько секунд он захрипел и умер. Задергал ногами в добротных сапогах, с практически не сбитыми подметками, тщательно смазанных, с налипшей на свежую ваксу пылью и грязью.

Рядом с погибшими в тот же ряд уложили и четыре бака – два с водой и два с кашей, наверное, их и притащили в расположение разносчики. Рядом положили разбитую рацию с оторванной, болтающейся на шнуре трубкой.

XXX

Три наката не выдержали прямого попадания снаряда немецкой «самоходки». В бинокль еще в самом начале боя фашистские САУ показались Федору какими-то неказистыми, не стоящими серьезного внимания. Узкие, будто сплющенные с боков. Казалось, там и мощи-то поместиться негде. И вот теперь он своими глазами видел, во что превратил крепкий блиндаж выпущенный этой «немощной» САУ снаряд. Он вошел в землю как раз за блиндажом.

Судя по ранениям убитых – внешне относительно целых, но внутри словно превращенных в мешки – с перебитыми и перемолотыми костями, это был осколочно-фугасный снаряд. На это указывал и характер разрушений. Попал снаряд как раз позади блиндажа, и взрывной волной его вспучило практически изнутри, смяв и обшивку с накатами, подпорами и шконками, и прятавшихся за ними людей, будто это был коробок спичек. Воронка, дымившаяся из-под завала, наглядно подтверждала, что калибр орудий вражеских самоходок не меньше ста миллиметров.