Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)
Шрифт:
Демьян подтянул к себе автомат и перехватил его правой рукой, нащупав накалившийся на солнце горячий курок, потом горячий рожок длинного магазина, и сразу, кинув боком ствол «шмайсера» на пятнистую куртку убитого, как на бруствер, дал очередь в сторону немца, упавшего возле опушки леса. Ответа не последовало, и Гвоздев осторожно выглянул из-за своего укрытия.
Из кустарника к неподвижно лежащему в защитного цвета каске и униформе подползал боец. Лицо его было настолько испачкано пылью и копотью, что узнать его с расстояния не представлялось
– Товарищ командир!.. – закричал, озираясь, боец. – Товарищ командир!
Он призывно помахал раз, потом другой Гвоздеву. Не может быть, неужели Демьяну послышалось…
– Ряба! Ты, что ли?.. – крикнул Гвоздев.
Боец что-то радостно прокричал в ответ. Но слов его Гвоздев не расслышал, потому что из леса покатилась нарастающая волна автоматной и винтовочной стрельбы. Ухнули один за другим несколько взрывов, судя по мощности, – гранаты.
XXVII
В какофонии стрельбы прорезывалась отборная матерная ругань, которая усиливалась эхом соснового леса и звучала для Гвоздева небывалой, чудесной музыкой.
Рябчиков подобрался к застреленному немцу и пополз дальше, в сторону Гвоздева. Следом за ним на опушку выскочил Потапов. Оглядевшись кругом, он снова исчез в кустарнике, причем так быстро, что Демьян не успел окликнуть его.
Значит, Ряба добрался… Не только добрался, но и подмогу привел, убедил командиров, что им тут несладко приходится…
– Будь там!.. – крикнул Гвоздев и, вскочив на ноги, с двумя автоматами – своим ППШ и немецким – подбежал к Рябчикову.
– Сколько вас? – спросил он, с ходу плюхаясь возле бойца.
– Нас это… – бормотал Ряба, не в силах избавиться от счастливого выражения на лице. – Человек десять нас… Пятеро разведчиков, из взвода Александрова, два пэтээровца и минометчика два – от Лазерко. Потапыч – старший…
Все это Рябчиков выпалил одним духом. Вид у него был крайне усталый, лицо, особенно брови, гимнастерку покрывал белый налет соли. При этом радостная улыбка не сходила с губ.
– А у вас тут танки, товарищ командир! – восхищенно добавил Рябчиков.
– У нас тут что хочешь, Ряба, – так же, не сдерживая нарастающей в душе радости, ответил Гвоздев, хлопая бойца по плечу.
Он вытащил запасной магазин от автомата из подсумка на ремне лежавшего возле них немца.
– Ладно, Ряба, после поговорим… Молодец ты, Ряба, молодец… А сейчас наших надо отыскать… – на ходу сказал Гвоздев.
Они продрались сквозь ветви кустарника. Срезанные осколками и пулями, они торчали штурпаками, цепляясь за гимнастерки. Пелена дыма заволакивала почернелые сплетения деревьев. От былой стройности сосновых рядов не осталось и следа. Клубы дыма, рассеиваясь, обнажали нагромождения поломанных, поваленных стволов. С силуэтами деревьев почти сливались тут и там видневшиеся фигуры лежащих.
– Проверь, Ряба! Может, кто наши… – коротко ткнул рукой Гвоздев в трупы.
Осмотрели троих, и это все были эсэсовцы.
– Черт, не видно ничего… – пробормотал Демьян, выбираясь
Он огляделся кругом и прислушался. Подобно дыму, обезображенный лес наполнял рев двигателей, стрельба, крики. Скорее всего немецкие танки и автоматчики сумели прорвать оборону дозорной танковой группы и штрафников. Но что началось потом, понять было трудно. Возможно, в лесу они напоролись на подмогу, которую привел Потапов. Если у немцев дрогнут нервишки, они начнут отступать
– Вот что, Ряба… – решил Гвоздев. – Дуй обратно на опушку. Кого наших увидишь, предупреждай, а если эсэсовцев – знаешь, что с ними делать.
XXVIII
Рябчиков бросился исполнять приказание, а Демьян, крадучись пробираясь под стволами, огибая сучья и корни, направился вдоль опушки. Где-то здесь должна была быть огневая точка Артюхова, то место, где бывший летчик принял смерть под гусеницами «пантеры». Демьян нашел его не сразу, определив по прогалине, которую в молодой сосновой поросли оставил проехавший вражеский танк.
Прелая земля была взрыта и перемолота гусеницами и темнела какими-то вкраплениями, в которых едва угадывались останки бойца. Перекореженные останки пулемета были вдавлены в землю. Возле них кровавой массой вперемешку с материей гимнастерки лежало то, что было Артюховым.
Среди разбросанных как попало, перемешанных с черной землей багряных комьев и обрывков выгоревшей на солнце ткани виднелся металлический остов лопнувшего и рассыпавшегося деревянного приклада. Рядом с расплющенным и вывернутым стволом валялся кусок поясного ремня, чуть поодаль – ботинок с размотанным куском обмотки и торчащим изнутри чем-то жутким, темным.
Демьян инстинктивно закрыл глаза и, едва сдерживаясь от приступов подкатившей вдруг дурноты, заспешил прочь от страшного места. Вернуться и похоронить Тюху, собрать по крупицам, но позже, после того, как разделаются с эсэсовцами.
Он уже направился в задымленную лесную чащу, но со стороны опушки долетел винтовочный выстрел, потом еще один. Не иначе, открыл стрельбу Ряба. Поправив на спине закинутый черед плечо ППШ на ремне с опустошенным магазином, Демьян взял трофейный «шмайсер» в обе руки на изготовку и побежал на выручку Рябчикову.
Еще подбегая к тому месту, где прямо в кустарнике залег переменник, Гвоздев заметил, что на правом фланге по полю движется «пантера». Задняя ее часть была окутана дымом, из которого, мелькая, прорезывались языки пламени. Машина медленно пятилась задним ходом, и одновременно башенный пулемет вел стрельбу длинными очередями в сторону леса.
XXIX
Ряба стрелял из винтовки в ту сторону, но не по танку, как вначале показалось Демьяну. Когда он подбежал к Рябе и плюхнулся возле бойца, то увидел нескольких немцев, которых раньше закрывали крайние деревья. Они бежали группой, человек семь, от леса вслед за танком.