Прохоровское побоище. Штрафбат против эсэсовцев (сборник)
Шрифт:
– Я, собственно… – выговорил Федор, запинаясь.
– Да я в курсе… – сказала Стеша с тем жизнерадостным тоном в голосе, от которого старший лейтенант вдруг напрочь позабыл все свои тяжкие, болезненные думы. – Дерюжный мне сказал, что вы меня ищете… А я вас и сама нашла…
Милое, открытое лицо санинструктора озарила светлая улыбка. Сердце Федора забилось чаще, и теплая волна пошла от груди по всему телу. От этого тепла, от голоса Степаниды, от того, что он мог ее видеть, Федору вдруг показалось, что бесконечная усталость –
– Я… да… хотел… увидеть вас, товарищ санинструктор… – глухо, с трудом выговорил Федор.
Не в силах совладать с волнением, он поднял голову и посмотрел наверх.
– Смотрите, тучи как будто расходятся…
– Вы хотели меня видеть?.. – переспросила Степанида. – Дерюжный уже сообщил мне эту новость. И зачем же вам понадобился санинструктор? Чтобы тучи разгонять? А ведь здорово было бы, если б солнышко выглянуло. Так хочется солнышка… И чтоб уже весна наступила. Вот всю ночь глаз не смыкали. Раненых много. После вчерашнего… Тяжелые есть… Очень… Трое у доктора под руками скончались…
Стеша перечисляла все эти страшные подробности бессонной ночи механически, без всякого эмоционального сопровождения. Наверное, просто не осталось на это сил. Что ж он, дубина, стоит и мучает ее тут разговорами? Федору захотелось вдруг обнять девушку крепко-крепко, подхватить на руки и уже не отпускать, укачивая ее, защищая ее тихий сон от всех на свете…
– А вам, товарищ старший лейтенант, не хочется?..
– Чего?.. – не понимающе переспросил Федор.
Глупо прозвучал его вопрос. До чего же глупо он себя ведет!..
– Солнышка!..
В смеющемся голосе девушки появились еле заметные нотки насмешки. Какого черта он так смущается? Известное дело, девушки любят тех, кто не теряется и не мямлит. Сказать, во что бы то ни стало надо сказать, как на него действует ее смех и ее голос, взгляд ее бездонных серых глаз. Взять ее за руки, поцеловать ее пухлые, будто от какой-то девчоночьей обиды, надувшиеся губы.
– Что же вы молчите, товарищ старший лейтенант. Или язык проглотили? – продолжала, еще более озорным тоном, Степанида. – Коли так, так вам надо к нашему доктору обращаться. Язык – дело серьезное…
XX
Она будто дразнит его, насмешничает. А он выглядит совершенно по-дурацки. Ну, уж смеяться над собой он не позволит.
– Солнышко – это хорошо, товарищ санинструктор… – сухим, лишенным всяких эмоций, тоном выговорил Коптюк. – Да только, если тучи разойдутся, – жди фашистских летчиков. Сразу налетят…
Федор на долю секунды умолк, потом снова продолжил:
– Я, собственно, хотел вас увидеть… чтобы… ИПП… необходимо на бойцов получить пакеты… индивидуальные перевязочные пакеты…
– Эх вы, Федор Кондратьевич… Я-то, дура, подумала… – вдруг, фыркнув, с досадой и самой настоящей сердитостью
Наступила такая длинная и тягостная для Коптюка пауза, что, казалось, лучше ему подняться сейчас в атаку на пулемет, чем стоять вот так и слушать, как вздымается и опадает от тяжелых вздохов ее грудь.
– Вы меня простите, Стеша… – вдруг, совершенно искренне, выговорил Коптюк. – Не умею я эти… словеса плести… Простите… Стеша…
Лицо девушки снова просияло, как солнышко, что вышло из-за набежавшей, откуда ни возьмись, серой тучки. Федор протянул руку и осторожно, как драгоценность, взял руку Степаниды. Она действительно оказалась хрупкой и нежной на ощупь и холодной, как ледышка.
– Вы совсем замерзли, Стеша… – проговорил Коптюк.
– У меня всегда холодные… – засмеялась в ответ девушка. – Значит, муж красивый будет… Бабушка моя так всегда говорит…
Смех ее вдруг осекся, и она умолкла. Федор придвинулся ближе, не отпуская ее доверчивой ладони. Глаза ее заблестели совсем близко, распахнулись перед ним, как два бездонных озера.
В этот момент раздался топот приближающихся шагов. Мимо них бегом, припадая на левую ногу, шаркал подметками по земле боец. Коптюк сразу узнал его. Это был «переменник» из его взвода, тот самый Гвоздев, из окруженцев. При появлении в поле зрения другого старший лейтенант инстинктивно отпрянул от девушки, но руку ее так и сжимал, машинально.
Боец бежал мимо, даже не замечая пару, стоявшую среди деревьев. Но его узнала и Стеша.
– Гвоздев!.. – окликнула она, одновременно с усилием освобождаясь от рукопожатия офицера.
XXI
Штрафник остановился и, оглянувшись, увидел стоящих справа в нескольких метрах старшего лейтенанта и санинструктора. С первого взгляда стало понятно, что он оказался тут не вовремя и некстати. Но деваться было некуда.
– Боец Гвоздев, подойдите, – стремительно хмурясь, приказным тоном громко произнес старший лейтенант.
В этот момент он готов был застрелить этого никчемного «переменника» на месте.
– Боец переменного состава Гвоздев… – приближаясь, на ходу выговорил тот.
– Я знаю, что вы Гвоздев!.. – сразу срываясь на крик, выпалил ему в лицо Коптюк. – Почему покинули позиции? Дезертировали с передовой? Я вас, за оставление расположения взвода, – по законам военного времени…
Угрозы обрушились шквалом прямо в лицо «переменнику», но оно оставалось непроницаемым – та же застывшая, усталая, отсутствующая маска с черными морщинками, забитыми, точно бороздки кровостока, въевшейся пылью, грязью и копотью.
– Мне ординарец… ваш… приказ… – забормотал Гвоздев. – Явиться на КНП роты, для возведения блиндажа…