Проигравшему достается жизнь
Шрифт:
– Что случилось, девочка? – обняла ее за плечи врач-анестезиолог, дородная дама с усиками над верней губой.
– Боюсь, – честно призналась Марта.
– Сейчас ты крепко уснешь, а когда проснешься, все плохое уже будет позади. Наркоз сейчас дают хороший.
«Она всем так говорит».
– Давай-ка, ложись.
Марта послушно легла на операционной стол и словно одеревенела. И тут же стала замерзать. Ее колотила дрожь, и от холода, и от волнения. Было страшно. В операционную заглянул Георгий Рубенович, спросил:
– Все
На Марту он не смотрел, и та поняла: тоже волнуется. Господи, что же она наделала? Тут же Марта почувствовала боль: в руку вошла игла.
– Я не… не хочу, – попыталась, было, сказать она, но не успела.
«Не надо… остановитесь…»
– Она уснула, Георгий Рубенович…
– Ну-с… приступим, пожалуй…
Дальше был сон. Сначала хороший. Ей было тепло и спокойно. Она словно парила в небесах, внизу земля, вокруг облака, похожие на пух из маминой подушки и такие же мягкие, тело было невесомым, голова ясной. Она была почти счастлива, согрелась и успокоилась. Но потом все вдруг переменилось. Марта услышала голос:
– Что же ты наделала, девочка?
Стало холодно. Она поднялась выше, в космос. Теперь все вокруг было черным, и почему-то ни луны, ни звезд.
– Что же ты наделала, девочка?
Мама? Нет, это не мама.
«И в самом деле: что же я наделала?»
Она поднималась все выше и выше. В какой-то момент захотелось вернуться, и Марта посмотрела вниз, на землю, но уже ничего не было видно, даже облаков. Она испугалась, а потом почувствовала облегчение. Выше! Еще выше!
– Давление падет, Георгий Рубенович.
– Только этого не хватало!
– Сердце сейчас остановится.
– Она справится…
Здесь, наверху, кислорода почти не было, и Марта начала задыхаться. Чем выше она поднималась, тем труднее было дышать. Еще чуть-чуть, еще немного… Выше!
– Дыши!
Нет, не могу… Она замотала головой.
– Что делать, Георгий Рубенович? Швы сейчас разойдутся!
– Спокойнее… Марта, девочка, дыши. Ну же!
Она инстинктивно сделала глубокий вдох и тут же начала падать. Появились белые облака, только теперь они уже не были похожи на перья из маминой подушки, холодные, как иней, колючие, лезли в нос и рот, Марта даже попыталась их выплюнуть.
– Спокойно…
– Давление стабилизировалось…
– Пульс ровный, хорошего наполнения…
– Я же говорил, что она справится…
– Слава Богу!
– Где… я? – попыталась сказать Марта, но не получилось. Губы ее не слушались. Лицо словно льдом сковало, она не сразу поняла, что на нем лежит толстый слой марли. Марта с трудом могла дышать. Хотелось разбить лед, под которым она лежала, но сил не было.
Над головой раздался голос Георгия Рубеновича:
– Операция прошла успешно. Сейчас ты опять будешь спать. И нам всем надо отдохнуть.
– Одиннадцать часов, без перерыва, – сказал кто-то, похоже, дама с усиками.
– Это же успех, Георгий
– Пока еще рано об этом говорить. Везите ее в палату. Обращаться как с хрустальной вазой, у постели дежурить круглосуточно. Молодец, девочка! – похвалили ее.
Она была не молодец, а мумия. Спеленатая по рукам и ногам, лицо заковано в ледяной панцирь. Оно ее совсем не слушалось. Хотя боли не было. Ничего не было.
«Почему? Почему я там не осталась?» – она вспомнила, как поднималась вверх, без света и почти без воздуха. Мучила мысль: а что там, еще выше? Смерть? Это не страшно. Даже приятно. Надо было остаться.
Но ее зачем-то вернули. Ей надо было жить.
Она запомнила только больничный коридор, по которому ее везли на каталке. Потом Марту бережно, словно бы она и впрямь была из стекла, переложили на кровать. Рядом поставили капельницу, в вене теперь все время была игла. Боли она так и не успела почувствовать, вновь провалилась в сон.
Последняя ее мысль была: «Получилось…»
Часть вторая
2. 1
Несколько дней она существовала больше во сне, чем наяву. Именно существовала, потому что жизнью это нельзя было назвать. Так зреет под пленкой в теплице какой-нибудь огурец, живя только милостью огородника и случайными лучами солнца, дрожа от сквозняка и ежась от скопившегося за ночь конденсата, когда тот проливается на землю. Просыпалась и вскоре вновь засыпала, ее беспрерывно пичкали снотворным и обезболивающим. Состояние было странное, и конца этому, казалось, не предвидится.
Два дня не кормили вообще, потом только протертыми супами и жидкими кашками, понемногу. Ей же все время хотелось есть. Когда она не спала, думала только о еде, желудок урчал, тело слабело. Она чувствовала, как худеет на глазах, тает, словно восковая свечка. А ведь сколько раз пыталась сбросить вес! Пробовала различные диеты, гимнастику делала, даже в бассейн записалась, на уроки аква-аэробики. И ничего не получалось. Она приходила с работы голодная, усталая и тут же набрасывалась на еду. А шоколадки в верхнем ящике рабочего стола? Привычка заедать стресс: красавец шеф частенько срывал злость на сотрудниках, с особым удовольствием на таких безответных и терпеливых, как Марта.
Теперь же лишние килограммы уходили сами собой, да не по одному в день. Она не узнавала своего тела, часами, поскольку делать было нечего, рассматривая сильно похудевшие руки и ноги, ощупывала талию, бедра. Потом ей разрешили ходить, но говорить по-прежнему не разрешали. Да она и не могла. Желудок словно усох и больше не требовал пищи. Она потихоньку расхаживалась, все пытаясь рассмотреть свое отражение в стеклах шкафов с медикаментами в процедурном кабинете. Зеркала в ее палате не было.