Проигравшие победители. Русские генералы
Шрифт:
Очередной раз военные действия были развязаны на южных рубежах Российской империи, постоянно подвергавшихся нападкам со стороны свирепых текинских племен, которых историк А. Керсновский назвал «чеченцами Средней Азии». Для удержания политического равновесия в государстве потребовалось принятие кардинальных мер по усмирению «неспокойного соседа», что и было предпринято в 1880–1881 гг. сводными отрядами императорской армии под руководством знаменитого М. Д. Скобелева. Один из отрядов от Туркестанского военного округа возглавлял полковник А. Н. Куропаткин. Для соединения с главными силами отряд совершил по пустыне беспримерный марш протяженностью около 700 верст, в котором его командир продемонстрировал выдающиеся организаторские и административные способности. По воспоминаниям участника событий, в этом тяжелейшем переходе в отряде А. Н. Куропаткина из 884 человек заболел лишь один!
При штурме крепости Геок-Тепе Алексей Николаевич командовал штурмовой колонной. При этом
Маньчжурская компания 1904–1905 гг. застала будущих главнокомандующих уже в генеральских званиях, и боевой опыт был ими получен на другом, более высоком уровне, потребовавшим от них кроме личной храбрости – «низшей из воинских добродетелей» – проявления иных свойств личности военного деятеля. Действующую армию на театре военных действий возглавил Военный министр, генерал от инфантерии А. Н. Куропаткин. Над ним «сиял ореол» ближайшего помощника легендарного М. Д. Скобелева, и общее мнение в военных и общественных кругах по его назначению было явно позитивным. Тем не менее вновь назначенный главнокомандующий счел необходимым телеграфировать Николаю II: «…Только бедность в людях заставляет Ваше Величество остановить свой выбор на мне». Вероятно, это обращение вызвано желанием «подстелить себе солому».
Николай II
Прибыв на Дальневосточный театр военных действий, А. Н. Куропаткин стал формировать Полевой штаб Маньчжурской армии, мобилизация которого, по словам автора воспоминаний об этой войне генерал-майора Ф. П. Рерберга, проходила «как у папуасов – кустарно». На ведущие должности Полевого штаба были назначены люди, не отличавшиеся ни знаниями в данной области деятельности, ни предыдущим опытом службы. Явным претендентом на должность начальника штаба А. Н. Куропаткина был генерал Холщевников, бывший начальником штаба у Н. П. Линевича на Дальневосточном театре военных действий, много сделавший в плане подготовки к военным действиям с Японией. В частности, он подготовил мобилизационный план и план стратегического развертывания на театре военных действий, одобренный А. Н. Куропаткиным. Логично было бы оставить человека-специалиста, бывшего в курсе дел. Но А. Н. Куропаткин отверг эту кандидатуру под предлогом того, что ему дана директива выбрать в начальники штаба или «полного генерала», или старого генерал-лейтенанта, так как корпусами командуют «тоже старые генералы». Он же обещал генералу Холщевникову дать под командование корпус, но так и не нашел должности этому уважаемому в военных кругах на Дальнем Востоке генералу. А начальником штаба был назначен командир Корпуса пограничной стражи (?) генерал-лейтенант В. В. Сахаров. Его брат Виктор Викторович Сахаров занял пост военного министра вместо А. Н. Куропаткина. Этим фактором в совокупности с тем, что, по мнению сослуживцев, Владимир Викторович Сахаров не имел своего мнения, вероятно, и было обусловлено данное назначение.
На должность генерал-квартирмейстера был приглашен генерал-майор В. И. Харкевич. Начальником же военных сообщений был назначен начальник канцелярии военного министра генерал-лейтенант А. Ф. Забелин. Санитарную часть возглавил губернатор Ф. Ф. Трепов, не связанный ранее с этим видом деятельности. Начальником транспортов армии был назначен полковник Ухач-Огорович, никогда не имевший в мирное время дел по этой части. Начальником военно-дорожного управления стал строитель Либавской крепости И. И. Шевалье-де-ла-Серр, «…отличный игрок в шахматы, знаток по ухаживанию за дамами и за начальством, но полный невежда в смысле знания военного дела вообще». Подобные назначения комментировались соответствующими высказываниями современников. «Удивляюсь я… как тот же Куропаткин мог окружить себя такой плеядой бездарностей, неужели же все из угодливости желаниям высокопоставленных лиц?!» Об этом же вспоминают аккредитованные при штабе А. Н. Куропаткина иностранные корреспонденты: «Свита Куропаткина за исключением двух-трех лиц поражала меня своей тупостью. Она состояла из больших бар, прямо от Двора, все из князей и графов…»
Вполне естественно, что подобные назначения вызывали и вызывают удивление. Но вряд ли стоит относить это к ограниченности А. Н. Куропаткина. Пребывание в должности военного министра в предвоенное время и вращение в атмосфере перманентных дворцовых интриг приучили его к осторожности в выборе окружения. Скорее всего, свое окружение
Современники отмечали желание многих столичных лиц съездить на театр военных действий за получением ощущений и высочайших наград, находясь в Главном штабе вдали от сражений. Об этом говорили и окопные офицеры, которые оставили воспоминания, в частности, и о вымышленных подвигах столичных «героев». В связи с вышесказанным небезынтересно, что в декабре 1904 г. А. Н. Куропаткиным был отдан приказ по армии: «Мною замечено, что командиры частей представляют за боевые заслуги орденом Св. Владимира с мечами и золотым оружием таких лиц, которые не оказали особых подвигов личного мужества». Между тем, отмечает А. И. Любинский, весь штаб А. Н. Куропаткина уже был украшен золотым оружием и орденом Св. Владимира с мечами. Личный секретарь А. Н. Куропаткина титулярный советник Задорожченко был награжден орденом Станислава с мечами. Тем же орденом был награжден чиновник Шевцов, занимающийся перепиской на печатной машинке в вагоне главнокомандующего и за время войны даже японца не видевший.
Сформированный подобным образом штаб являлся малопригодным к выполнению своих прямых функций и в совокупности с устойчивой привычкой А. Н. Куропаткина вмешиваться во всевозможные второстепенные вопросы своих подчиненных (в данном случае своего некомпетентного штаба и подчиненных ему начальников) обрекал войска на бессмысленные потери. За время ведения боевых действий в прошлом храбрый офицер противопоставил себя мелочной и малокомпетентной опекой над своими непосредственными подчиненными, показав полную неспособность к управлению высшими тактическими соединениями. Дневниковые записи участников той войны полковника С. А. Рашевского и генерала М. В. Алексеева соответственно оставили потомкам краткие, но емкие характеристики главнокомандующего: «…жданный и хваленый Куропаткин, что он сделал в течение почти 5 месяцев? – ровно ничего». «Горе той армии, которая вместо головы имеет кочан капусты, нерешительный, боязливый, гадкий. Он не допускает и мысли, что это он не способен мыслить, действовать, кипеть разумными распоряжениями… Решений много, но самое скверное из них – ничего не предпринимать…»
Итог деятельности А. Н. Куропаткина как стратега, писал А. И. Любинский, подвели японцы. В одном из номеров японской газеты отмечено: «Вникая в план действий Куропаткина, мы приходим к заключению, что после каждого сражения, потерпев неудачу, он ждет подкреплений и опять стремится дать новый бой с целью вновь отступать. Значит, он пассивно отступает. Если это так, то мы думаем, что план Куропаткина во всем потерпит неудачу».
Командную должность в Русско-японской войне занимал и Н. И. Иванов, который, как было отмечено выше, был назначен командиром Восточного отряда, затем переименованного в 3-й Сибирский корпус. Эта война подтвердила личную храбрость Н. И. Иванова и необходимое для старшего начальника спокойствие в сражениях, не выявив, однако, других его военных дарований, что, как уже нами отмечалось, являлось вполне закономерным. Но боевые действия позволили Н. И. Иванову зарекомендовать себя в определенной степени успешным военачальником. Что, по мнению военного историка А. Керсновского, скорее всего было связано с деятельностью начальника штаба 3-го Сибирского корпуса генерал-майора Е. И. Мартынова.
Боевой опыт А. Е. Эверта, Н. В. Рузского и М. В. Алексеева приобретался в должности начальников полевых штабов (Эверт, Рузский) и генерал-квартирмейстера 1-й, 2-й и 3-й армий соответственно. Генералы не были самостоятельными фигурами в этой войне и организовывали боевые действия, основываясь на порочной стратегии главнокомандующего (А. Н. Куропаткина), пропитанной нерешительностью, пассивностью и отступательной направленностью.
Русско-японская война выявила «малую образованность в военном деле» командующих армиями, непонимание ими новой техники управления и неподготовленность к управлению соединениями и частями в современной войне. М. В. Алексеева удивляла и возмущала безыдейность совещаний, проводимых командующим армии Каульбарсом. Он вспоминал: «Для чего было вчера совещание у Каульбарса, я не знаю, до такой степени не было идеи… тона рассуждений… У нашего полководца нет решимости…» По его же мнению, «Генерал Линевич, по виду милый и любезный человек, – но как военный, это батальонный, в лучшем случае полковой командир, чуждый всяких знаний и сведений, необходимых для старшего начальника…» М. В. Алексееву вторят современные исследователи Русско-японской войны В. А. Золотарев и Ю. Ф. Соколов, резюмируя, что командующий 1-й армией Линевич был ярким представителем старой и уже изжившей военной школы. Он совершенно не понимал, «как поезда могут ходить по расписанию, если они перемещаются по рельсам». Его уму была неподвластна стрельба артиллерии по невидимому противнику.