Проигравший выбирает смерть
Шрифт:
– Вы видели? – спросил Руслан, показывая на дверь.
– Заметил. Голова разбита тупым тяжелым предметом, и кобура, по-моему, пустая.
– Кобура? – Колубаева немного заело, что он до сих пор не обратил на это внимания.
– Вы меня по делу кассира вызвали, а тут опять убийство, – посочувствовал сержант.
– Двойное, Федорчук, двойное! Убиты двое сотрудников милиции! И, судя по всему, тут опять не обошлось без вашего Заколова. – Колубаев огляделся. Пристанционная площадь оживала людьми. – Федорчук!
Он дернулся куда-то идти. Остановился, вернулся. Руки вытащили сигарету, но спички ломались и никак не хотели зажигаться. Рядом спокойно закурил Федорчук. Следователь нервно бросил спички, взял сигарету у сержанта и прикурил от нее.
– Что вы знаете о Заколове? – после нескольких глубоких затяжек спросил Руслан.
– Нормальный парень, – сержант пожал плечами. – Шебутной немножко.
– Что значит шебутной?
– Активный. Лезет везде. Порой, туда, куда не надо.
– Поменьше бы нам таких активных. А у вас в картотеке он как засветился?
– Было дело. Девушки из института пропадали. Потом тела находили.
– Вспоминаю, рассказывали. А Заколов свидетелем по делу проходил?
– Сначала даже подозреваемым.
– Так. Уже интереснее.
Федорчук задумался, подождал, пока стихнет перестук колес уходящего состава.
– Есть у Заколова необъяснимая особенность – первым рядом с трупом оказываться. Я бы даже сказал, чутье у него какое-то на трупы.
– Это что за чутье такое? Уж не водил ли он вас за нос? Вы его хватаете на месте преступления, а он объясняет, что его чутье сюда привело.
– Нет. Мы же в итоге убийцу нашли. Правда, в предсмертном состоянии.
– Ага! И Заколов был рядом?
Федорчук напряг память:
– Ну, вроде того.
– Черт! Похоже, вы взрастили убийцу! Серийного! Безнаказанность порождает самоуверенность. Преступник наглеет и идет на особо дерзкие преступления. У нас уже три трупа на нем! Вы со всеми такие добренькие, или не за что было привлечь парня?
– Да был один случай. – Федорчук вспомнил, как Заколов отнял у него пистолет. – Захват оружия у сотрудника милиции. Понуждение под угрозой.
– Ничего себе! Это что, мало для того, чтобы срок припаять?
– Обстоятельства были такие. Парень за друга переживал.
– Развели богадельню! А нам теперь – пожинать плоды вашей доброты и сюсюканья. По первому разу посидел бы парень пару лет на зоне, перевоспитался.
Федорчук отвернулся, разгладил усы и даже раздраженно куснул себя за палец. Оправдываться ему надоело:
– Перевоспитание! Сами знаете, какими оттуда выходят. Вычеркнутыми из нашей жизни, зато с кучей дружков-уголовников.
– Слушай ты, старший сержант! У меня труп кассира висит с пальчиками твоего Заколова. А здесь
Он распахнул дверь. Окровавленная голова милиционера лежала почти на пороге. Федорчук с любопытством заглянул в коридор. Его лицо мгновенно посерело, морщины обострились, он показал Колубаеву:
– Кобура и правда пустая. Украли пистолетик. Кто бы это ни был, но теперь преступник вооружен.
Из глубины помещения показался невозмутимый эксперт Гурский:
– У второго убитого пистолет тоже забрали.
– А чем их, Семен Григорьевич? – спросил Колубаев.
– Орудие убийства я нашел – железный прут, но пальчиков на нем нет. Если это тот же субъект, то он стал умнее. – Гурский остановился напротив выхода, его внимание привлек кровавый мазок на двери. – Ух ты, а это что такое? Похоже на след от ладони. У убитого руки чистые. Так, так…
Семен Григорьевич открыл портфельчик.
– Я дверь прикрою, – предупредил Колубаев и повернулся к Федорчуку и оторопевшему водителю Мише, который только что выбрался из машины: – Чтобы никаких разговоров! Никакой утечки информации! Не хватало нам еще портить людям праздничное настроение.
Милиционеры понимающе кивнули.
Через несколько минут вышел Гурский. Лицо было задумчиво и сосредоточено.
– Руслан Ахметович, а пальчики-то совпадают с теми, что были на рукоятке ножа в груди кассира.
– Точно?
– В таких вещах Гурский не ошибается.
– Значит, опять Заколов.
– Вне всяких сомнений.
Глава 26
Когда угнанный милицейский «Жигуленок» вырвался из города, Есенин приказал Нышу свернуть с бетонки на проселочную дорогу:
– Сюда сворачивай! На шоссе нас вмиг заметут, когда сообразят, что тачку угнали. А здесь еще покатаемся.
Ныш гнал машину по узкой, едва накатанной колее, тянущейся вдоль железной дороги. Клокочущий энтузиазм переполнял его через край. Он все делал резко – тормозил, поворачивал, набирал скорость. И даже когда ехал по прямой, все равно елозил задом, вертелся, словно сидел на иголках и никак не мог принять удобное положение. Машину трясло и подбрасывало.
– Теперь можешь не гнать, – поглядывая назад, решил Есенин. За оседающим пыльным следом степная дорога просматривалась далеко. – Никто не гонится.
Ныш иногда опускал руку и трогал холодную сталь пистолета за поясом. Восторг переполнял его. Не имея другого выхода для эмоций, он продолжал давить на педаль газа. Подпрыгнув до потолка на очередной кочке, Есенин ругнулся:
– Да не гони ты, чурек узбекский!
Ныш сверкнул глазами и вытащил пистолет.
– Не играйся, – спокойно осадил вор.