Происхождение боли
Шрифт:
Тереза постояла немного у стены, убедилась, что с госпожой всё в порядке и ушла к себе.
Новым игроком победитель назвал д'Ажуду-Пинто. После повторного оглашения португалец, держащий в правой руке недопитый бокал, а в левой — два осушённых, разболтанной поступью приблизился. Изрядно захмелевший, он попытался освободить десницу, за чем пролил вино и разбил один из бокалов; над ним уже посмеивались, но судьба пока хранила его.
«Отберите у маркиза д'Ажуды его дурацкую булавку» — вот, что требовал фант.
— Что-то пока не клеится наша потеха, — впологолоса посетовал Арман.
— Ничего, — ответил Анри, — Только начали.
Д'Ажуда
— Ну, кто скажет, что я не выполнил!?… Вот она у меня — булавка! Добыча! Желаю вам того же удача, господин де Манервиль!
Поль вытянул предписание: «Заставьте графа де Марсе сыграть на скрипке».
— Рано вы почили, — заметил Анри кто-то.
С балкона, из оркестра уже несли в зал инструмент. Эжен не знал, умеет ли де Марсе музицировать, но в способности того повиноваться он крепко сомневался. В бесстрастных кошачьих глазах графа читалось издевательское ну же, заставьте меня.
Манервиль минуту молча давил на него взглядом, потом зашептал что-то ему в ухо. Анри поменялся в лице, но выстоял — отстранился и по-прежнему насмешливо спросил:
— А вы до сих пор этого не сделали? Ну и ну…
— Так вы отказываетесь?
— Что делать. Доводы слабы.
Противник пал духом, но вдруг глянул на Феликса и возапеллировал:
— Господин де Ванденес, не составит ли вам труда уговорить этого mongrela попиликать полминуты?
Прославленный своей безотказностью, королевский секретарь однако качнул головой:
— Сударь, что помешало вам самому столь же вежливо попросить графа?
— Он этого не стоит.
— В таком случае и я просить его не стану.
— Я разумею, что господин де Марсе не достоин моих просьб; ваши — дело другое.
— Я не более любого присутствующего претендую на честь послужить вам, — деликатно указал ему на место Феликс.
— И всё же будьте любезны… — зубами держался горе-шантажист.
— Да бросьте! — возник попутанный бесом д'Ажуда и, видимо, в пример запустил через плечо пустой бокал, — Было бы из-за чего стараться! Музыка — это рукоблудие!
— Наоборот, — просто, но веско возразил Анри, глядя вверх.
— Что же в таком случае вы, маркиз, считаете искусством? — спросил Ронкероль.
— Фехтование!
— Считайте, что уговорили, — Ронкероль снял левую перчатку и легко, словно цветок, кинул её воинственному чужестранцу. Феликс взвизгнул: «Не вздумайте!», но никто его не слушал, только Франкессини тихо сказал ему: «Это неизбежно», а слуги побежали за оружием и вскоре раздобыли пару шпаг. Новый герой бала взмахнул своей, как дирижёрской палочкой и крикнул музыкантам: «Жигу!».
— Поединок не будет честным, — не умолкал и Феликс, — Трезвый против пьяного!..
Ронкероль издал лихое ха!, потребовал бутыль вина, опрокинул её себе в рот, отёр рукавом губы и отсалютовал противнику.
— Что я говорил, — напомнил Эжен оказавшемуся рядом Клеману, — Комедийный капитан…
— До первой крови, — распорядился Арман.
Гости и хозяева встали широким кругом, чтоб каждому видеть, как сойдутся француз и португалец, даже госпожа Листомер покинула канапе, даже слуги заглядывали из-за голов почётных зрителей. Бал превратился в турнир.
Менее всех был доволен Эжен: он не видел в действиях дуэлянтов ничего искусного, напротив, их движения казались ему небрежными, неловкими. Вместе с тем он чувствовал к ним нежную жалость,
Опозоренный со всех сторон маркиз, вытращил на него бешеные глаза, выпустил шквал тёмных ругательств, потом просипел по-французски: «Помяни моё слово — с тобой будет всё то же, что со мной, и ещё хуже!».
«Того же не будет, — подумал Эжен, — Хуже — да, пожалуй, только голыми деньгами меня не возьмёшь», — и отошёл без слов.
Игра в фанты возобновилась по признании Манервиля выбывшим.
Генерал де Монриво вытянул карточку, делающую его финансово обязанным ангулемскому гостю. Мелкая, в сущности, сумма, но формулировка — даже не дерзкая — жёсткая, безличная: вы должны… Словно приказ, отдавая который, смотрят мимо подчинённого. Спасая своё невозмутимое лицо от злых чувств, Арман всей душой отлетел в египетскую пустыню, жар своего гнева обратил в её жар, смешки людей — в шуршание песка, самих людей замёл волной самума. Небо над ним было таким высоким, что, едва склонялось солнце, из зенита в темя глядела вселенская тьма; под ногами рассыпались крупицы всех минералов; там, может быть, алмаз плясал с обычным кварцем. Но вот движение песка замерло, он разровнялся, расплавился и застыл глянцевой коркой. Сквозь тающую дымку прошёл траурный кредитор и, весь смущение, промолвил:
— Какая странная фантазия. Я вовсе не нуждаюсь…
Видение генерала исчезло. Он надменно ответил:
— Нуждаетесь вы или нет, мне безразлично. Если я должен, вы получите своё, — и полез в карман.
— Ради Бога! неужели мы не найдём лучшего места и времени для денежных расчетов!? — кто другой непременно внёс бы в реплику ноту брезгливости, у Эжена же на её месте явилась нота раскачния; Арман не обиделся вновь, сказал только:
— Как вам будет угодно, — и прибавил, кивая на мешок с фантами, — Ваша очередь.
— … «Пригласите хозяйку дома на тур вальса».
Многие не поверили, отняли у Эжена карточку, но он не выдумал. Дельфина посмотрела на него, как счастливая невеста, затем её взор взлетел с благодарностью выше.
Все снова расступились — более широким кругом.
— Полный провал, — проворчал Анри, жадный до скандалов.
— Обычно он хорошо это делает, — заметила госпожа Листомер.
В зал заструилась музыка, похожая на свежий воздух. Оркестр сосвоевольнчал — вместо возбуждающего вальса преподнёс возвышенную, плавную импровизацию, сразу очаровавшую Эжена. Он обнял подругу, воплощение этой мелодии, очень нежно, и они полетели, как одна большая бабочка-парусник. В эти минуты Дельфина забыла обо всём, кроме любви и своего блаженства. В холодности Эжена она теперь видела не недостаток чувств и не болезненность, но безупречное самообладание, необходимое для благородного мужчины. Всё низменное, плотское, грозящее насильем, ему не свойственно; с ним, как ни с кем другим, безопасно.