Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера
Шрифт:
Руководителем и организатором нового преступления должен был снова стать отец, а сыну отводилась роль непосредственного исполнителя — заменить его в этом качестве было некем.
По всем юридическим нормам цивилизованных государств главным виновником такого преступления становился, конечно, Алоиз. Если бы их судили, то Алоиз был бы наказан гораздо суровее сына.
Но до суда дело не дошло, а в чисто бытовом плане роли отца и сына оказывались совершенно несопоставимы: сын явно таскал каштаны из огня для собственного отца — так наверняка
И это тоже внесло свою лепту в их последующие отношения.
Читатель может поверить, что нам уже надоело разбирать подобные ситуации, не доставляющие автору никакого удовольствия. Но и нам придется повторить: теперь-то уж что поделаешь!..
Альтернативой предполагаемому развитию событий является, естественно, только ненасильственная смерть деда Гитлера. Могла, конечно, произойти и она — всякое бывает. Вот, например, в «Пиковой даме» пришел человек немножко попугать старушку, а она и отдала концы! Мог и тесть Алоиза просто сам взять и умереть — уже после того, как его решили убить: иначе ведь не объяснишь умение Адольфа пользоваться ядами!
Мы не знаем, как обстояло дело на самом деле — четкий ответ содержится лишь в могилах предполагаемых убитых, но если произошло убийство, то тут уже, исходя из общего контекста семейных событий, трудно усомниться в применении мышьяка.
Пока что нам придется зафиксировать возможность того, что уже 9 января 1902 года, когда умер его дед, двенадцатилетний Адольф Гитлер совершил первое убийство в своей жизни — с этого и пошел его личный отсчет, сопровождавший его до конца дней.
Однако весь дальнейший ход событий в клане Гитлеров и их ближайших родственников развивался таким образом, что для последующего было все равно: был ли дед Гитлера насильственно лишен жизни или нет.
Итак, Иоганн Баптист Пёльц умирает — по совершенно естественным причинам или его убивают. Что дальше должны были предпринимать Алоиз и Адольф?
Понятно, что Алоиз должен был бы немедленно потребовать, чтобы теперь была убита и его теща — если она не изменит своего поведения, срывающего дальнейшие планы Алоиза и Адольфа.
Опять же независимо от того, убил ли он деда или тот умер сам, но Адольф должен был воспротивиться и такому решению отца. Ведь если смерть Пёльцля сошла им с рук (была ли она, повторяем, убийством или нет — все равно), то последовавшее вскоре убийство его вдовы должно было бы вызвать уже вполне четкие подозрения — ведь такое повторение уже не выглядело бы случайностью, а определенные слухи или сведения о ядах должны были упорно ходить среди членов этого семейства.
Понятно, что самым подозреваемым оказался бы Адольф; это и объективно выглядело бы так, если обе смерти совпадали с его приездами в Шпиталь.
Вполне возможно, что мнения родственников уже начали накручиваться в этом направлении: по всем законам преступного жанра и по существовавшему семейному статусу Адольф был обязан присутствовать на похоронах деда — и мог насмотреться и наслушаться того, как к нему, Адольфу, относились окружающие, особенно — вдова покойного! Может быть это выглядело и не так трагично и угрожающе, но воображение-то у Адольфа было богатейшим!
Круг завершился: Алоиз
Отец готов был из осторожности подождать, но достаточно недолго: ведь ему в 1902 году пошел уже шестьдесят шестой год и он уже более тридцати лет ждал момента, когда сокровища Гитлеров и Шикльгруберов свалятся ему в руки! Сколько же он мог еще ждать?
Поэтому конфликт между отцом и сыном после небольшой передышки должен был обостриться заново.
Если верна общая схема наших рассуждений, то в данный момент Адольф (отравил ли он деда или нет) уже должен был быть достаточно посвящен в технику применения яда и, в принципе, располагал самостоятельной возможностью принимать решение на его применение.
Алоиз, таким образом, совершил величайшую ошибку, по-видимому стоившую ему жизни: он оказался виновником того, что под одной крышей оказались проживающими два человека, умеющие применять яд, знающие это друг о друге и связанные такими отношениями, что поневоле возникал соблазн к этому применению. В свое время, напоминаем, ни Иоганн Непомук, ни Клара Пёльцль-Гитлер не позволили себе ничего подобного.
К какому же решению подводил Алоиз сына?
Последний к этому времени должен был окончательно убедиться в том, что его отец является совершенно закоренелым убийцей, а им самим, Адольфом, пытается играть как игрушкой (как роботом — скажем мы), совершенно не стремясь учесть его мнения и интересы.
Сначала — убить дедушку (мы, повторяем, не знаем, произошло это или нет), теперь — убить бабушку, а дальше-то что? И кому за все это придется отвечать, если все это раскроется? А ведь это вполне может раскрыться, если подходить к этому делу так настойчиво, упорно, топорно и неосторожно, как этого требует папаша.
Да отец и сам может проболтаться об этом по пьяни — этого ли Адольфу было не знать?
А если папаша разбогатеет и завладеет кладом, то с ним и вовсе не совладать. А что же тогда достанется самому Адольфу? Сидеть и еще десять или пятнадцать лет (а в его возрасте это должно было казаться бесконечно длинным сроком!) ждать, когда уже ему достанется наследство от отца, да и достанется ли — или отец найдет ему другое применение, закупив, допустим, тысячу-другую ульев, а все пчелы потом разлетятся в разные стороны! С него ведь станется!
Не могло не коробить Адольфа и отношение отца к его матери, родителей которой тот порешил жесточайше уничтожить.
В то же самое время сам Алоиз, как мог полагать Адольф, теперь уже нисколечки не был нужен для окончательного завершения дела по добыче клада Иоганна Непомука! — и это было очень существенно!
В общем, ответ на все эти вопросы напрашивался сам собою, и при этом решающую роль играет вопрос, целесообразно это или нет!
И похоже на то, что Алоиз, определенное время подождав, а затем заявив в очередной раз сыну, что не намерен больше ждать и терпеть, подписал этим себе окончательный приговор!