Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера
Шрифт:
В любом варианте законы бюрократии — это законы бюрократии: присланное дело нельзя было так просто выбросить в корзину. Следовало, как минимум, допросить подозреваемого Адольфа Гитлера, вынести квалифицированное заключение, что все обвинения — полный бред, отправить дело в архив, а в сторону Шпиталя — благожелательное пожелание работать получше!
Однако странная невозможность вот так, сразу, найти этого Адольфа Гитлера, чтобы допросить и отпустить его, не позволила осуществиться простейшему и немедленному результату: никто, почему-то, не смог объяснить, где же этот Гитлер находится сию минуту — и это в стране с тотальной пропиской! И вот это-то возникшее недоумение в свою очередь послужило дополнительным основанием к стремлению
Вот тут-то и сыграло роль то, что полицейское управление Вены было не совсем обычным учреждением среди аналогичных заведений во всех прочих европейских державах. Так уж почему-то сложилось, что это управление оказалось как бы полноценным филиалом военной разведки и контрразведки, что получалось далеко не в каждой стране.
Например, один из виднейших российских военных разведчиков и контрразведчиков накануне и во время Первой Мировой войны, генерал Н.С. Батюшин сожалел: «Постоянной головной болью для руководителя являлось все, связанное с установлением правильных служебных отношений с сотрудниками пограничных и таможенных служб и особенно — с жандармскими и полицейскими чинами». [1090]
1090
Книга Батюшина издана накануне Второй Мировой войны в эмиграции в Софии, переиздана в наши дни в Москве: Н.С. Батюшин. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002. Мы используем электронную версию: http: //www.fictionbook.ru/ ru/ author/ batyushin_nikolayi_stepanovich/ tayinaya_voennaya_razvedka_i_borba_s_neyi/
Максимилиан Ронге был офицером австрийского Генерального штаба. С 1907 года он поступил на службу в разведывательное бюро данного штаба, позднее заведывал агентурным отделением этого бюро, с апреля 1914 года возглавил само бюро — и оставался на данном посту до конца Первой Мировой войны.
Рассказывая в своих воспоминаниях о многочисленных трудностях работы еще в довоенное время (а у кого не бывает трудностей на службе?), Ронге утешался лишь одним: «Светлым моментом были хорошие отношения с полицейским управлением г. Вены. Начальник этого управления содействовал совместной работе толково и предупредительно.
Если бы все гражданские учреждения относились хотя бы приблизительно так к генштабу, как полицейское управление г. Вены, то в монархии дела обстояли бы совсем по-иному и многого можно было бы избежать. Не было даже малейших расхождений, все обдумывалось совместно и также совместно проводилось в жизнь. Все клеилось, и обе стороны радовались успехам.
Не менее сердечными были мои отношения с венским прокурорским надзором, а также и с теми чиновниками венского высшего судебного трибунала по уголовным делам, с которыми я входил в соприкосновение как военный эксперт». [1091]
1091
М. Ронге. Разведка и контрразведка. М., 1937, с. 25.
Понятно, что необычное дело, вызвавшее повышенный интерес у кого-то в венской полиции, немедленно было взято в совместное изучение вместе с контрразведчиками: ведь подобные истории не валялись на земле повсеместно!
Хотя, нужно заметить, всем военным было тогда не до таких мелочей: осенью 1908 года как раз разразился Боснийский кризис (Австро-Венгрия объявила об «окончательной» аннексии Боснии и Герцеговины), вызвавший бурю страстей и в соседней Сербии, и в России, да и в прочих европейских державах. Вплоть до февраля 1909 на повестке дня стоял вопрос о возможном военном столкновении между Австро-Венгрией и Россией — это означало бы и общеевропейскую войну.
Понятно,
Вполне понятно, что весь этот накал международных страстей гораздо незначительнее захватил самого Адольфа Гитлера, нежели уже проявивших к нему интерес профессионалов в Австро-Венгерском Генеральном штабе, не имевших, однако, практической возможности энергично действовать на периферийных участках собственных интересов. Вынужденная неторопливость, тем не менее, пошла на пользу их осторожности — и дополнительно усыпила бдительность еще неопытного Гитлера. Это тем более объясняет неожиданность всего последующего для Гитлера, хотя нисколько не оправдывает опрометчивость принятой им собственной стратегии.
1092
Там же, с. 32.
В подобных ситуациях Гитлер никогда не признавал себя виновным в совершенных ошибках, но обвинял в них других, кому и приходилось затем жестоко за это расплачиваться.
Вот и в данном случае слепота Гитлера послужила фундаментом для его чудовищных дальнейших претензий к совершенно посторонним людям.
По мере того, как внешнеполитические страсти несколько успокаивались, присланное из Шпиталя дело было внимательно изучено и, возможно, сразу же были произведены дополнительные розыскные действия, недоступные для провинциальных коллег венских шерлок-холмсов.
Например, фамилия Шикльгрубер, наверняка названная в определенном контексте в присланных бумагах, могла побудить к получению соответствующей исторической справки — в результате всплыло судебное дело 1821 года.
Из него логически следовало то же, что из него же и извлек Алоиз Шикльгрубер еще в 1860-е годы: разбойничий клад имел место быть — и властями изъят не был. Все присланное дело приобрело в результате вполне определенный смысл, а потому взглянуть на Адольфа Гитлера захотелось еще сильнее.
Разумеется, не за один день, а за несколько дней или даже недель (с учетом ажиотажа вокруг Боснии-Герцеговины) адрес Гитлера был вычислен, и некий «фабрикант из Феклабрука» якобы случайно, изящно и ненавязчиво познакомился с Гитлером и его ближайшим другом. Учитывая все последующее, случившееся с Гитлером, автор этих строк вполне допускает возможность того, что этим «фабрикантом» мог оказаться даже сам Ронге.
Последний, кажется, не был гомосексуалистом, но разыграть подобную роль, дабы не возбудить тревоги у изучаемого объекта, было вполне возможно для профессионала — заодно и проверить реакцию Гитлера на призывную манеру поведения вполне определенного стиля. Однако в такой роли было бы более естественно выступать другому лицу, которому и в дальнейшем предстояло работать с Гитлером. Ниже мы постараемся вычислить этого человека.
Заметим, что личина гомосексуалиста, подчеркнуто надетая на себя таким ревизором, наверняка свидетельствует и о том, что начинающие охотники за Гитлером уже имели основания подозревать его в подобных наклонностях.
Понятно, что Гитлер — это всегда Гитлер, достаточно ясно выражающий себя сторонним наблюдателям, а настоящий профессиональный контрразведчик — это всегда настоящий профессиональный контрразведчик. Гитлер был тогда еще в совсем юном возрасте — и не ему было тягаться с такими профессионалами. Последние пребывали на уровне, существенно превышавшем Алоиза Гитлера с его специальным опытом и все же провинциальным кругозором. Кто кого в данный момент сумел прочитать насквозь — в том сомнений быть не могло.