Происхождение тебя. Как детство определяет всю дальнейшую жизнь

Каспи Авшалом

В чем заключается ценность лонгитюдных исследований

Возможно, вы уже задумались, почему мы посвятили свои трудовые жизни изучению человеческого развития; почему долгие годы следим за четырьмя тысячами людей, а не развиваемся в различных научных направлениях, таких как психология, нейробиология, социология, биология и статистика. На этот вопрос в каком-то смысле просто ответить: каждый из нас обожает наблюдать за человеческим развитием. Почему люди развиваются так, а не иначе? Почему вырастают такими, а не другими? Как на развитие человека влияет врожденное и приобретенное? Однако на вопрос о том, почему мы изучаем человеческое развитие, можно ответить и сложнее, и сейчас мы объясним, почему нас так пленяют исследования, о которых рассказано в этой книге.

Наблюдение или эксперимент?

Ответ на вопрос о том, почему мы наблюдаем за жизнью людей с течением времени, связан с двумя важными чертами, которые объединяют три представленных в книге научных исследования – помимо того, что ими занимаются одни и те же авторы. Во-первых, эти исследования проводятся посредством

не эксперимента, а наблюдения. Другими словами, мы не вносим никаких изменений или правок в развитие детей, подростков и взрослых. Мы не вмешиваемся в жизнь людей и не учим их, как развиваться правильнее. Мы лишь наблюдатели, а не участники; документалисты, а не активные участники событий. Поэтому суть всех трех исследований – отслеживать и записывать, что происходит в жизни участников и как они со временем развиваются и меняются. То есть наблюдать за ними. Один человек, который долгие годы участвовал в данидинском исследовании, как-то заметил: «Я чувствую себя словно в документальном фильме о живой природе, в духе тех, где лев выслеживает газель, а его тем временем снимают; ученые не пытаются спасти газель, не останавливают льва – они просто наблюдают». Как бы нам ни нравилось это сравнение, оно не совсем точно. Если (и когда) становится очевидным, что человек вот-вот причинит неминуемый вред себе или окружающим, мы исполняем свой гражданский и этический долг и помогаем человеку и/или семье. В остальных случаях мы и правда всего лишь сидим и наблюдаем.

Как бы то ни было, мы прибегли к наблюдению в основном потому, что большинство задач, поставленных в рамках всех трех исследований (и представленных во всех главах этой книги) не решить посредством подстроенного эксперимента, а потому проводить опыты нам нет смысла. Кто согласится нарочно учинять насилие над ребенком, чтобы мы изучили последствия этого насилия? Или намеренно отправит ребенка в плохой детский сад, чтобы проверить, как это скажется на его будущем? Кто позволит своей дочери принимать наркотики только затем, чтобы замедлить или ускорить ее физическое развитие и проверить, как это повлияет на ее половое созревание? И, наконец, кто позволит подвергать своего ребенка травле, опять же намеренно, только чтобы узнать, какие у этого будут последствия?

Некоторые ученые, исследователи, обыватели и политики склонны относиться к знаниям, добытым через наблюдение (как в нашем случае), с презрением. Дело в том, что они считают экспериментальные исследования, которые зачастую проходят в виде рандомизированных контролируемых испытаний (РКИ), «золотым стандартом» научной работы. В ходе РКИ, как можно догадаться по названию, участников случайным (рандомным) образом определяют либо в экспериментальную группу, которой назначается некое вмешательство, либо в контрольную, которая никакого вмешательства не претерпевает, и эти группы затем сравнивают между собой. Случайное распределение нужно для того, чтобы участники точно (или хотя бы наверняка) были в равных условиях к началу испытаний. В итоге исследователи приходят к «неоспоримым заключениям», что разница в дальнейшем состоянии представителей экспериментальной и контрольной групп вызвана именно вмешательством. Вмешательство может представлять собой назначение определенного лекарства или плацебо (например, для снижения аппетита), проведение неких семинаров (например, о том, как быть мягче с детьми) или помещение в определенные обстоятельства (допустим, участников могут отправить в парк, чтобы те изучали природу). Экспериментальные исследования (в отличие от тех, в которых применяется наблюдение) обычно позволяют увереннее выстраивать причинно-следственные связи. Однако, как уже было отмечено в прошлом абзаце, истина в том, что не на все вопросы, которые тревожат исследователей человеческого развития, возможно найти ответ с помощью эксперимента. Именно поэтому метеорологические, астрономические и геологические исследования обычно основаны на наблюдении: мы не в силах нарочно изменить погоду, движение планет или Землю, чтобы поглядеть на последствия. Другими словами, наблюдение – такой же важный научный метод, как и эксперимент, поскольку без него порой не обойтись.

Наконец, стоит отдельно выразить мысли по поводу якобы «золотого стандарта» научного подхода, который зачастую противопоставляют наблюдению. Суть РКИ в том и заключается, что людей распределяют в экспериментальную и контрольную группу случайно, однако в разговорах об этом эмпирическом подходе зачастую умалчивается, что отнюдь не каждый желает случайным образом оказаться в контрольной группе – особенно если представители экспериментальной группы, например, получат лекарство, способное помочь в борьбе с болезнью. «Хорошо, – может ответить желающий поучаствовать в эксперименте. – Если меня распределят не в контрольную, а в экспериментальную группу, я соглашусь». Однако в таком случае его просто не включат в список испытуемых: участники должны осознавать, что распределять по группам их будут не глядя, и быть готовыми к любому из двух исходов.

Это значит, что подобные испытания и, как следствие, выводы специалистов в большинстве своем имеют не настолько уж и широкий охват: если человек не готов мириться с тем, что его могут отправить в контрольную группу, от РКИ он зачастую отказывается. Кроме того, люди пугающе часто покидают эксперимент до его завершения. Естественно, это значит, что, например, лекарство, которое подействовало на участников экспериментальной группы, отнюдь не обязательно поможет широкому кругу людей. В конце концов, в первых клинических испытаниях многие бы участвовать не согласились. Следовательно, лечение, на которое согласились участники РКИ, вряд ли непременно вызовет доверие у широкой общественности. В некоторых случаях обобщения, к которым прибегают по итогам таких испытаний, относительно безвредны, однако порой они могут обернуться настоящей бедой. Таким образом, экспериментальные исследования явно не дотягивают до «золотого» стандарта; здесь лучше подойдет

слово «серебряный». Однако наша цель не в том, чтобы вышвырнуть РКИ прочь вместе с их экспериментальными пожитками. Мы лишь хотели разъяснить: если кому-то вдруг захочется презрительно отозваться об исследованиях, основанных на наблюдении, то пусть он сначала хорошенько подумает.

Естественно, ученые, занимающиеся наблюдением, замечают недостатки в полученных данных лишь тогда, когда начинают их анализировать. Например, исследователи человеческого развития, в число которых входим и мы, не спешат, собрав необходимые данные, выстраивать прямые связи между детским опытом, влиянием среды или поведением в раннем возрасте – и дальнейшей жизнью. Всем следует знать, что корреляция – статистическое соотношение – не обязательно указывает на причинно-следственную связь. Например, людей, которые в юности употребляли марихуану, в зрелости часто подводит ум, однако это не означает, что одно напрямую связано с другим. Мы прекрасно понимаем, что наблюдения, которые мы ведем, не позволяют устанавливать надежные причинно-следственные связи, однако мы твердо намерены убедить читателей в том, что заключения, к которым мы приходим, в высшей мере приближены к истине. Вообще, читатели со временем обнаружат, что мы постоянно оспариваем собственные находки и заключения, к которым эти находки приводят, после чего предлагаем и эмпирически проверяем иные объяснения выявленных закономерностей. Только если после проверки выяснятся, что иные обстоятельства здесь ни при чем, мы осмеливаемся на в той или иной мере уверенные заявления. По правде говоря, мы написали эту книгу в том числе и затем, чтобы показать, насколько мы придирчивы в своем подходе, тем самым обозначив, насколько ценны данные о человеческом развитии, полученные в ходе наблюдения, и объяснить, как благодаря этим сведениям возможно грамотно предотвращать или устранять трудности в развитии и/или улучшать жизнь людей, а также обучать навыкам вмешательства соответствующих специалистов.

Проспективное или ретроспективное исследование?

Три исследования, о которых говорится в этой книге, объединяет не только то, что все они основаны на наблюдении, но и то, что они проспективные. Что это значит? Ключевое слово здесь – «проспективный», противоположное слову «ретроспективный». В ходе ретроспективных исследований человеческого развития оценивается нынешнее состояние участника, после чего собранные сведения – не важно, идет речь о ребенке, подростке или взрослом, – пытаются связать с чем-то, что он испытывал, переживал или делал в прошлом, причем на основе его воспоминаний. Ретроспективным было недавнее исследование, посвященное неблагоприятному детскому опыту (ACEs – от англ. adverse childhood experiences), такому как насилие или наркотическая зависимость родителя. В ходе этого исследования терапевты пытались понять, почему в зрелом возрасте люди сталкиваются с теми или иными заболеваниями. Взрослые участники по большей части вспоминали о своем детском опыте – о том, что было десять, двадцать или тридцать лет назад. В таких исследованиях возможные причины явлений, связанных с общественной жизнью, психическим состоянием, умственной деятельностью или даже физическим здоровьем человека, изучаются не тогда, когда они возникают; такие исследования основаны на отчетах «с оглядкой в прошлое», в котором (предположительно) происходили те или иные события. Если же исследование (совсем как те, что представлены в этой книге) проспективное, то, наоборот, определенный опыт, переживания и поступки оцениваются учеными тогда (или близко к тому времени), когда они действительно происходят в жизни участника. Это позволяет исследователям, в число которых входим и мы, связывать между собой первопричины и влияющие на развитие обстоятельства с грядущими исходами. По правде говоря, исследование оттого и называется лонгитюдным, что за участниками следят долгое время.

Вы можете справедливо заметить: какая разница, изучаем мы человеческое развитие проспективно (как мы) или ретроспективно (как многие другие). Позвольте привести два примера, чтобы показать существенную разницу между двумя подходами. Благодаря этим примерам станет окончательно ясно, почему мы выбрали начать именно проспективное исследование. Во-первых, давайте поговорим о первопричинах трудного поведения у детей – того самого, из-за которого они обычно плохо учатся и неважно ладят со сверстниками. Допустим, ученые в своем ретроспективном исследовании выдвигают следующее предположение: если ребенок в начальной школе ведет себя озлобленно и не хочет дружить с одноклассниками, значит, в раннем детстве он вел себя похожим образом. Другими словами, если в раннем детстве у ребенка был трудный темперамент (он много плакал, плохо спал, ел и приспосабливался к новым обстоятельствам), то в начальной школе он наверняка будет вести себя так, как описано выше. Кстати говоря, о связи между поведением в дошкольном и школьном возрасте подробно рассказывается во второй части книги, посвященной первому из трех основных вопросов, которые поставили перед собой авторы: можно ли по тому, как ребенок мыслит, воспринимает мир и ведет себя в первые пять, десять и пятнадцать лет, понять, кем он станет в будущем, – и если да, то как.

Если мы решим проверить выдвинутое предположение с помощью ретроспективного подхода, то обратимся к врачам, которые работают с озлобленными, несговорчивыми и склонными к нарушению порядка детьми. Из нашего предположения о поведении трудных детей происходит основной вопрос, который необходимо задать родителям участников: «Когда ваш ребенок начал вести себя плохо?» Судя по данным других исследований, многие родители в таких случаях отвечают: «Ой, да он всегда себя так вел. Как родился – сразу был крикливым, драчливым, неподатливым, а порой и вовсе невыносимым». Если достаточно много родителей заявят о том, что их дети были трудными с рождения, мы заключим так: судя по собранным данным, наше предположение о том, что трудные дети проявляют трудный темперамент еще в младенчестве, верно.