Происхождение всех вещей
Шрифт:
— Не слушайте их, — сказала Альма и покровительственно похлопала собеседника по руке. — Мне никогда не нравилось, когда другие вас оскорбляли.
Уоллес некоторое время молчал, а потом тихо спросил:
— Могу я спросить вас кое о чем, мисс Уиттакер?
Она кивнула.
— Могу я спросить, как вышло, что вы так много обо мне знаете? Не хочу, чтобы вы решили, будто меня это оскорбляет — напротив, это мне льстит, но я просто не пойму… Видите ли, ваша специальность — бриология, а я в этом несведущ. Вы явно не увлекаетесь спиритизмом
Уоллес не договорил, видимо опасаясь показаться невежливым. И Альме не хотелось, чтобы он решил, будто нагрубил пожилой даме. Но ей также не хотелось, чтобы он решил, будто она свихнувшаяся старуха, имеющая на него какие-то неподобающие виды. Поэтому что ей оставалось делать?
Она рассказала ему все.
Когда Альма наконец договорила, он долгое время молчал, а потом произнес:
— Ваш трактат все еще у вас?
— Разумеется, он в моем кабинете.
— Могу я его прочесть?
Медленно, не говоря больше ни слова, они вышли через задние ворота «Хортуса» и направились к кабинету Альмы. Она отперла дверь, тяжело дыша, поднялась по лестнице и пригласила мистера Уоллеса войти и расположиться за столом. Из-под дивана в углу достала маленький пыльный кожаный портфель, который выглядел таким потертым, будто несколько раз обогнул земной шар — впрочем, так оно и было. Альма открыла его. В портфеле лежала всего одна вещь — сорокастраничный документ, написанный от руки и бережно завернутый в фланель, как спеленутое дитя.
Альма отнесла его Уоллесу и устроилась на диване, пока он читал. Это отняло время. Должно быть, она задремала, что часто случалось с ней в последнее время, причем в самый неподходящий момент, потому что проснулась уже некоторое время спустя, вздрогнув от звука его голоса.
— И когда, вы говорите, вы это написали, мисс Уиттакер?
Она протерла глаза.
— Дата стоит на обороте, — проговорила она. — Впоследствии я кое-что туда добавляла, идеи и прочее, и эти более новые документы хранятся где-то здесь, в кабинете. Но то, что вы держите в руках, оригинал, написанный в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году.
Уоллес обдумал услышанное.
— Значит, Дарвин все же был первым, — промолвил он наконец.
— О да, безусловно, — согласилась Альма. — Разумеется. Мистер Дарвин, насколько мне известно, был первым, и его труд самый исчерпывающий из всех. В этом я никогда не сомневалась. Поймите, мистер Уоллес, я вовсе не претендую…
— Но вам идея пришла раньше, чем мне, — заметил Уоллес. — Дарвин опередил нас обоих, это так, но вы догадались четырьмя годами раньше меня.
— Что ж… — замялась Альма, — я вовсе не это хотела сказать.
— Но мисс Уиттакер, — промолвил Уоллес, и голос его заискрился волнением, — это же значит, что нас
На секунду Альма не смогла даже дышать.
На мгновение она перенеслась домой, в «Белые акры», в ясный солнечный день в 1819 году — в тот самый день, когда они с Пруденс впервые встретили Ретту Сноу. Они были так молоды, и небо было голубым, а жизнь пока еще не причинила никому из них ужасной боли. Ретта тогда сказала, взглянув на Альму своими сияющими, живыми глазами: «Так значит, теперь нас трое! Какая удача!»
Какую песенку Ретта тогда про них сочинила?
Мы скрипка, вилка и ложка, Танцуем с луной в окошке. Мечтаешь у нас украсть поцелуй? Тогда поспеши и с нами станцуй!Когда она сразу не ответила, Уоллес подошел и сел с ней рядом.
— Мисс Уиттакер, — почти шепотом проговорил он. — Вы понимаете? Нас было трое!
— Да, мистер Уоллес. Кажется, это так.
— Какое невероятное совпадение.
— Мне тоже так всегда казалось.
Уоллес некоторое время смотрел в одну точку, не в силах вымолвить ни слова.
Наконец он спросил:
— Кому еще об этом известно? Кто может за вас поручиться?
— Только мой дядя Дис.
— И где же ваш дядя Дис?
— Он умер, знаете ли, — сказала Альма и невольно рассмеялась. Дис бы хотел, чтобы она ответила именно так. О, как же ей не хватало этого крепкого старого голландца! Как бы ему понравился этот момент!
— Почему вы так и не опубликовали свою работу? — спросил Уоллес.
— Потому что она была недостаточно хороша.
— Чепуха! В ней есть все. Вся теория как на ладони. И безусловно, она лучше проработана, чем то абсурдное письмо, которое я в лихорадке написал Дарвину в пятьдесят восьмом. Нам стоит опубликовать ее сейчас.
— Нет. — Альма была непреклонна. — Публиковать ее нет нужды. Честно, мне самой это не нужно. Мне достаточно того, что вы только что сказали, — что нас было трое. Мне этого достаточно. Вы только что осчастливили старуху.
— Но мы могли бы опубликовать работу вместе, — упорствовал Уоллес. — Я бы представил ее от вашего имени…
Альма накрыла его руку своей ладонью.
— Нет, — твердо проговорила она. — Прошу, поверьте мне. В этом нет необходимости.
Некоторое время они сидели в молчании.
— Могу я тогда хотя бы спросить, почему вы решили не публиковать работу в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году? — промолвил наконец Уоллес, нарушив тишину.
— Я не опубликовала ее, потому что мне казалось, что в теории кое-чего не хватает. И знаете, мистер Уоллес, я до сих пор считаю, что в ней кое-чего не хватает.