Происхождение всех вещей
Шрифт:
Долгое время Альма не могла говорить. А потом отвечала, чувствуя себя дурой:
— Но ведь Джордж Хоукс женился на Ретте Сноу.
— Значит, затея не удалась, да, Альма? — твердым голосом спросила Ханнеке. — Теперь понимаешь? Твоя сестра зря отказалась от любимого мужчины. Ведь он не женился на тебе. Он просто взял и сделал то же самое, что Пруденс: пошел и посватался к первой же попавшейся девушке, чтобы жениться хоть на ком-нибудь.
Джордж даже не рассматривал меня на эту роль, вдруг поняла Альма. К ее стыду, это была ее первая мысль, пришедшая ей в голову еще до того, как она сумела задуматься о величине жертвы Пруденс.
Он даже не рассматривал меня на эту роль.
Но ведь Джордж Хоукс всегда воспринимал ее лишь
Бедняжка Пруденс, подумала Альма наконец. И спустя одно долгое мгновение добавила про себя: бедный Джордж! А потом: бедняжка Ретта! И наконец: бедняга Артур Диксон!
Как же им всем не повезло.
— Если то, что ты рассказываешь, правда, Ханнеке, — вздохнула Альма вслух, — то это очень невеселая история.
— Да правда же это, правда.
— Почему ты мне раньше не рассказала?
— Зачем? — пожала плечами Ханнеке.
— Но почему Пруденс пошла на это ради меня? — спросила Альма. — Она никогда не испытывала ко мне даже привязанности.
— Неважно, что она о тебе думала. Она хороший человек и живет по благим принципам.
— Она меня жалела, Ханнеке? В этом дело?
— Если она что и чувствовала к тебе, так это восхищение. Она всегда старалась тебе подражать.
— Что за глупость! Никогда такого не было.
— Кто глуп, так это ты, Альма! Пруденс всегда тобой восхищалась, дитя. Подумай о том, какой ты казалась ей тогда, когда она впервые сюда попала! Вспомни, сколько всего ты знала, какая ты была способная. Пруденс всегда хотела, чтобы и ты восхищалась ею. Но ты никогда этого не делала. Ты хоть раз ее похвалила? Заметила, как она из сил выбивается, чтобы нагнать тебя в учебе? Восторгалась ли ты ее талантами или совсем не замечала их, ведь ее способности ни шли ни в какое сравнение с твоими? Ты когда-нибудь замечала в сестре что-то, достойное восхищения? И неужели не видишь, что она до сих пор достойна восхищения — как добродетельно она живет и ни на что не жалуется! Но ты ее никогда не похвалила, а теперь намерена и вовсе делать вид, что у тебя нет сестры, не испытывая при этом ни капли неловкости, хотя сама только что унаследовала целый пиратский клад с сокровищами от этого старого дурака, твоего папаши, человека, который всю жизнь, как и ты, не замечал страданий и жертв окружающих.
— Побереги меня, Ханнеке, — попросила Альма, борясь с нахлынувшей волной печали. — Я только что испытала сильное потрясение, а теперь еще и ты нападаешь на меня… Так что прошу, побереги меня сегодня, Ханнеке.
— Но все
Бледная, потрясенная, Альма Уиттакер укрылась в своем кабинете в каретном флигеле. Не в силах больше нести свой крест, она устало опустилась на потрепанный диван в углу. Ее дыхание сбилось. Альма казалась себе чужой. Стрела ее внутреннего компаса — того самого, что всегда указывал ей путь, настраиваясь на простейшие истины этого мира, — безумно вращалась в поисках точки опоры, но Альма никак не могла найти оправдания своей жизни.
Ее мать была мертва. Ее отец был мертв. Ее муж — был ли он им или не был — был мертв. Ее сестра Пруденс превратила свою жизнь в ад ради Альмы, но никому от этого не было пользы. Жизнь Джорджа Хоукса была полной трагедией. Ретта Сноу превратилась в несчастную полоумную развалину. Ханнеке де Гроот — последняя из оставшихся в живых, кого Альма любила и кем восхищалась, — не испытывала к Альме никакого уважения. И неудивительно.
Сидя в своем кабинете, Альма Уиттакер заставила себя честно задуматься о своей жизни. Ей был пятьдесят один год; она была умна и здорова, сильна, как мул, образованна, как иезуит, богата, как английский пэр. Красотой она не отличалась, спору нет, но большинство зубов были при ней и у нее не было ни одного недуга. Да в остальном жаловаться было не на что. С рождения Альма жила в роскоши. У нее не было мужа, но не было и детей или родителей, нуждавшихся в уходе. Она была способной, целеустремленной, старательной и (как ей всегда казалось, хотя теперь она уже в этом сомневалась) отважной. В ее голове витали самые смелые идеи, с которыми выступили ученые и изобретатели в этом столетии, а в гостиной «Белых акров» ей довелось познакомиться с величайшими умами эпохи. Ей принадлежала библиотека, способная заставить рыдать от зависти самих Медичи, и она прочла ее всю, и даже не раз.
И чего же достигла в жизни Альма Уиттакер, имея все это в своем распоряжении? Она была автором двух заумных книг о бриологии — книг, которые, надо сказать, не наделали в мире особой шумихи, — а теперь трудилась над третьей. Ни минуты в своей жизни она не посвятила кому-то еще, за исключением своего обожаемого капризного отца. Она была девственницей, вдовой, сиротой, богатой наследницей, немолодой женщиной — и полной дурой.
Она считала, что много знает, но не знала ничего.
Она ничего не знала о сестре.
Ничего не знала о самопожертвовании.
Ничего не знала о мужчине, за которого вышла замуж.
Ничего не знала о невидимых силах, контролировавших всю ее жизнь.
Она всегда считала себя женщиной, преисполненной достоинства и житейской мудрости, но на самом деле была всего лишь эгоистичной наследницей громадного состояния, да и к тому же уже далеко не первой свежести, которая никогда в жизни не рисковала ничем, что было ей дорого, и ни разу даже не уезжала из Филадельфии дальше Трентона в штате Нью-Джерси, где находился приют для душевнобольных.
Этот жалкий итог мог бы показаться Альме невыносимым, но по какой-то причине этого не случилось. Как ни странно, Альма испытала облегчение. Ее дыхание замедлилось. Компас, устав, прекратил вращаться. Она тихо сидела, опустив руки на колени. Она позволила себе свыкнуться с этой новой правдой, не отрицая ее и не противясь ей ни в коей мере.
На следующее утро Альма одна поехала в приемную старого адвоката своего отца и провела там девять часов, составляя новое завещание, формулируя свои условия и отметая все его возражения. Адвокат не одобрил ее действия. Она не стала слушать ни единого его слова. Альма одна была вправе принимать решения, и они оба это понимали.
Завершив это дело, Альма села на лошадь и отправилась на Тридцать девятую улицу, где жила ее сестра Пруденс. К тому времени уже настал вечер, и в доме Диксонов заканчивали ужинать.
— Выйди со мной прогуляться, — попросила Альма Пруденс.
Если ту и удивил внезапный визит сестры, то она не подала виду.
Две женщины зашагали по Честнат-стрит, вежливо взявшись под руки.
— Как тебе известно, — начала Альма, — недавно скончался наш отец.
— Да, — отвечала Пруденс.