Происшествие на кладбище Пер-Лашез
Шрифт:
Наступила тишина. Папаша Моску уселся на свое место и продолжил прихлебывать дрянное пиво, бормоча себе под нос что-то о Груши и Жозефине. Убедившись, что никто на него больше не смотрит, он сунул руки в карманы брюк и достал оттуда скомканные перчатки, несколько гвоздей, три монетки по пять су и носовой платок. Поглядев на все это, он глухо выругался и стал лихорадочно обшаривать свои лохмотья.
— Черт побери! Где они? Я их потерял!.. Нет, нашел!
Он зажал в ладони снятые с покойницы украшения и принялся их разглядывать. Потом открыл медальон и
— Эй, ты кто такой? Фуше? Груши? Уж точно не маленький капрал! Дурачишь меня? Напрасно, Гектор! Я под мухой, но, если встречу тебя на улице, узнаю как давнего дружка. Твоя рожа навечно отпечаталась в моей башке.
Он допил пиво, рассовал свое богатство по карманам, зажал драгоценности в кулаке и вышел на улицу, где стояла вереница катафалков.
В тот момент, когда Жозеф помогал Денизе выйти из фиакра на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, рядом резко затормозила велосипедистка, одетая в юбку-брюки и высокие ботинки со шнуровкой. Седые волосы, заплетенные в косы и уложенные высоко на затылке, делали ее похожей на девочку, переодетую пожилой матроной. Она запуталась в педальных ремнях и наверняка упала бы, не подхвати ее Жозеф в самый последний момент. Велосипед со страшным грохотом рухнул на землю.
— Ну-ну, мадемуазель Беккер, учитесь укрощать своего скакуна!
— Danke sh"on [5] , мсье Жозеф! Вы так любезны! Если бы не вы, я поцеловалась бы с тротуаром, — сказала она, отряхивая одежду.
У противоположного тротуара остановился второй фиакр и слегка приподнялась шторка на окошке. Когда мадемуазель Беккер, Дениза и Жозеф с велосипедом вошли в ворота дома № 60, шторка опустилась, и фиакр тронулся с места.
Жозеф поставил велосипед на коврик перед дверью квартиры на втором этаже.
5
Большое спасибо (нем.).
— Лошадка в стойле! Следите за ней.
— Danke, мсье Жозеф. Вы идете к мадемуазель Таша? Кажется, она вышла.
— Кузина приехала посмотреть Париж, — показал Жозеф на Денизу, — и будет жить в мансарде. Мадемуазель Таша дала мне ключ.
— Вы с Украины? — спросила мадемуазель Беккер у Денизы.
— Это моя кузина, — поспешил уточнить Жозеф. — Я буду ее чичероне. До скорого, мадемуазель Беккер.
Они поднялись по лестнице и остановились передохнуть на пятом этаже.
— Это хозяйка, — объяснил Денизе Жозеф. — Ее прозвали Стервятницей, потому что она вечно караулит жильцов, чтобы не сбежали, не заплатив, вот я и сказал, что вы моя родственница. Ну же, веселей, нам нужно еще на два этажа выше.
— Я привычная.
— А я нет. Я даже не поднимался на Эйфелеву башню, потому что боюсь высоты.
— Мне бы очень хотелось, — прошептала Дениза, — кажется, это того стоит.
— Здесь тоже есть на что посмотреть! — весело воскликнул Жозеф, открывая дверь квартиры Таша.
В мансарде было тесно. Повсюду стояли рамы и картины на мольбертах — виды крыш, обнаженная мужская натура. На убранной наспех кровати лежало множество пар перчаток, на спинках стульев висела одежда, стол был завален карандашными набросками, грязными тарелками, палитрами и кистями.
— Ничего, я все здесь приберу, мне не привыкать.
— Не слишком усердствуйте, а то мадемуазель Таша потом ничего не найдет, — посоветовал Жозеф, проходя в служивший кухней и ванной закуток. Он налил в кувшин воды, протер носовым платком два стакана и вернулся к Денизе, пристроившей свои вещи на кровать.
— Что вы там прячете? Дневник?
Девушка развернула наволочку: внутри оказалась олеография с изображением мадонны.
— Это «Дама в голубом», она меня защищает. На витраже собора святого Квентина в Кемпере была такая же. Я каждое воскресенье просила ее об исполнении желаний.
— Вы повсюду таскаете ее с собой? Не слишком удобно. Моя матушка всякий раз, когда готовит рагу, дает мне на удачу кроличью лапку…
Дениза разрыдалась.
— Не плачьте, я получаю амулет только после смерти животинки.
— Мадам, должно быть, в ярости: эта картина не моя! Она хотела отнести ее в склеп мсье де Валуа, а я подменила ее на святого архангела Михаила. Когда я убежала вчера вечером, забрала ее с собой, она и правда мне очень нравится, но я не воровка, клянусь, я верну ее.
Жозеф мало что понял из сбивчивого монолога Денизы, но решил ее утешить:
— Пречистая Дева, святой Михаил — невелика разница! — сказал он, протягивая ей носовой платок. — Вытрите глаза и перестаньте плакать, а то нос распухнет и станет похож на картошку. Устраивайтесь в этой комнате, а потом мсье Легри найдет вам место и все наладится.
Утешая Денизу, Жозеф поворачивал лицом к стене портреты в жанре «ню».
— Думаю, не слишком весело жить в Париже одной, без родных. Особенно у мадам Одетты: она часто заходила к нам в магазин и вела себя как индийская принцесса. Эта женщина совсем не подходила моему патрону. Завтра воскресенье, я поведу вас прогуляться по кварталу, на Больших Бульварах, рядом с русскими горками, будет ярмарка. А потом сходим поесть к моей маме — лучше нее никто не готовит жаркое! Любите мясо с картошкой?
Девушка кивнула и добавила растроганно:
— Вы такой милый…
— И я прочту вам первую главу моего романа.
— Вы пишете книги? Вроде «Оракула для дам и девушек»?
— Я пишу детективы.
— Вроде тех, что я видела в витрине? А как называется ваш роман?
Жозеф заколебался, он впервые открылся другому человеку. Никто, даже избранница его сердца Валентина де Салиньяк, не знал о его литературной деятельности.
— «Любовь и кровь».
— Любовь… любовь лучше крови.