Произнеси её имя
Шрифт:
— Скоро увидимся, да?
Он подошел к Бобби с тем же жестом, который она неуклюже вернула. Ее сердце замерло, и она забыла о дыхании, вдыхая гигантский глоток его мальчишеского запаха — стирального порошка с мачо-дезодорантом. Для него это ничего не значило — сделанный по ходу жест, о котором он никогда снова не подумает, а она запомнит навечно. Символично.
— Приятно познакомиться, Бобби. Классное имя, кстати.
— Да. Спасибо. — Ее язык связало в толстый узел.
Очередная проверка горизонта показала, что все было чисто, и парни пошли к выходу. Бобби повернулась к темному прямоугольнику зеркала,
3
Прим. пер.: Джуди Блум — американская писательница книг для детей и подростков
Бобби последовала за Наей из ванной комнаты, даже не заметив монотонного кап кап кап, отзывающегося эхом от плитки.
Глава 3
Послание
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Бобби проснулась от того же, от чего просыпалась каждое утро — Ная во весь голос пела песню. На испанском.
— О, Боже! — умоляла Бобби, переворачиваясь в постели. — Ты не могла бы, пожалуйста, оставить меня в покое? Сегодня воскресенье — целый день, предназначенный специально для отдыха!
Она засунула голову под подушку, но Ная дружелюбно убрала ее и пропела несколько слов ей на ухо.
— Вставай-вставай. Места посетить, людей посмотреть!
— Ты упала? Это же Пайпер Холл. Тут нет мест, которые можно посетить, ни одного.
— Ну же, сегодня воскресенье. Церковь!
Бобби ошарашено села в кровати, убирая с лица волосы.
— Что?
— Попалась! — захихикала Ная. — Но, по крайней мере, ты встала. Пойдем же, а то пропустим завтрак.
Теперь, когда они были старшеклассницами, Бобби и Нае посчастливилось жить в двухместной комнате, в то время как ученицам младших классов приходилось тесниться вчетвером в комнатке размером с консервную банку. По сравнению с этим, их комната была хоромами.
— Как думаешь, я не потолстела? — Ная стояла перед зеркалом, тыча пальцем в почти несуществующий животик.
Бобби натянула одеяло обратно.
— Ты сумасшедшая, знаешь об этом?
— Клянусь, я откажусь от углеводов…
Раздался стук в дверь, и в комнату просунулась голова миссис Крэддок.
— Роберта, дорогая, тебя к телефону.
Это означало лишь одно — время для еженедельных новостей от мамы. Бобби завернулась в свой домашний халатик.
— Ная, прибережешь для меня немного завтрака?
— Обязательно, дорогуша.
Они вместе дошли до кабинета по соседству с помещением миссис Крэддок, которое по какой-то неизвестной причине девушки называли «Домиком». Бобби заработала репутацию «прилежной девушки» (не смотря на прошлую ночь), поэтому ее оставили в тесной комнатушке без присмотра.
— Здравствуй, мама. — Бобби сама была удивлена торжественности своего приветствия.
— Бобби? Ты в порядке, милая? — прокричала мама. Ее мама всегда разговаривала не меньше,
— Привет, да, извини, я в порядке. Просто только проснулась.
— Хорошо, я даже забеспокоилась на секунду! Любимая, ты не должна пугать так мамочку!
— Прости. Как там Нью-Йорк?
— Милая, я практически не выходила на улицу с тех пор, как сошла с трапа самолета — с тех пор как ступила ногой в Барней. Репетиции проходили в абсолютном режиме нон-стоп. Дорогая, у меня едва было время почесать задницу!
Бобби не была уверена, что именно должна ответить на это. В Нью-Йорке было все еще довольно-таки ранее утро. Она полагала, что мама только что притащилась с коктейльной вечеринки или чего-то еще и позвонила ей прежде, чем завалиться спать. Это была часть, где ее мама будет бесконечно жаловаться на режиссера, сценарий, театр, при этом любя каждую минуту своего сумасшедшего существования.
— Но ты же прилетишь на ночь открытия, не так ли, дорогая? — закончила мама.
— Возможно, — ответила Бобби. — У меня экзамены после Рождества, мне нужно заниматься.
— Ах, не будь такой королевой драмы, дорогая. — Было забавно слышать это от нее. — Ты можешь долететь до аэропорта Хитроу меньше, чем за восемь часов, и позаниматься или сделать что угодно, пока будешь в самолете! Я даже отправлю водителя забрать тебя из школы.
— Хорошо, мам, как скажешь. Мне бы хотелось увидеть пьесу.
— Конечно, ты ее увидишь! Это, несомненно, самая лучшая пьеса, в которой я когда-либо играла! — Она говорила так обо всех пьесах. — Как дела в школе, дорогая?
Бобби пожала плечами, но вспомнив, что это невозможно услышать по телефону, сказала:
— Да, хорошо.
— Бобби, я плачу астрономические суммы не за «хорошо»!
— Ах, изумительно, мам, превосхожу сама себя. Им придется удалять меня из этого места хирургическим путем, когда мне исполниться восемнадцать!
— Не будь язвительной, Роберта, а то появятся морщины.
— Я думала, они появляются от того, что хмуришься?
— Не умничай! Ты же знаешь, мамочка любит тебя, верно?
— Я тебя тоже люблю, мам. — И она действительно любила. Не каждый бы захотел себе в матери наполовину известную и наполовину увядшую актрису, но у Бобби не было другой, и она любила ту, которая у нее была. Она была безумна, но всегда рядом — на другом конце телефонного провода. Некоторым девочкам из Пайпер Холла везло, если их хотя бы раз в году навещала няня.
— Экстрабольшой трансатлантический поцелуй, пожалуйста! — приказала мама.
Бобби с огромным шумом чмокнула телефонную трубку, уверенная, что поблизости никого не было, чтобы услышать. Она ошибалась. Безупречная голова просунулась в дверь. Это была директриса, доктор Прайс.
— Мам, мне надо идти. Люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, зайка.
Бобби положила трубку. Доктор Прайс вошла в комнату, даже в воскресенье одетая в строгий гладкий юбку-костюм. В свои почти пятьдесят глава школы была красивой женщиной, может быть слегка угловатой, напоминая лаконичных ледяных женщин с картин де Лемпицка, которые они изучали на уроке по искусству. У нее была аккуратная клубнично-блондинистая круглая, короткая стрижка боб, и она смотрела на Бобби из-под тяжелых век.