Произведения

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

Прокофий Иваныч. Зачем врать-с? Да вы не больно прытко-с, не толкайтесь-с… у меня тутотка и свидетели есть-с… Федор Федорыч! Трофим Северьяныч!

Живновский и Праздников выходят из засады.

Живновский. Вот, стало быть, и пригодились, Прокофий Иваныч!.. только раненько вы зрелище-то в ход пустили: вам бы переждать, как они там воровство свое учинят, да тут бы и перекусить им горло с поличным!

Живоедова (Понжперховскому). Говорила я тебе, сударь, что богу всякое греховное дело противно! так оно и вышло… (К публике.) Шутка сказать, что он задумал! мертвого человека ограбить!

Лобастов (в смущении). Я… я… я ничего тут не понимаю.

Прокофий

Иваныч. Тут, ваше превосходительство, и понимать больше нечего, кроме того, как вы все во власти моей состоите… (Одушевляясь.) Будет мне теперича кланяться, мы теперича сами при капиталах находимся!

Лобастов делает движение, чтоб уйти.

Нет, ты стой, енарал, в дегтю хвост свой замарал! Так ты меня ограбить хотел? Ты, то есть, жизни лишать меня желал? Чтоб я и с женой по миру ходил, у добрых людей копеечку просил, да голодным брюхом господа хвалил? Этого, что ли, ты хотел?

Живновский. Ай да Прокофий Иваныч! А вы чего, генерал, смотрите! да я бы на вашем месте давно ему и в зубы, и в нос, и в щеки, и во всякое место горячих наклал!

Понжперховский. Так я уж гулять пойду, Прокофий Иваныч…

Прокофий Иваныч. Нет, стой, выжига, и ты! Шел блудить охотно, так блуди теперь поневоле. У вас прожекты были, и у меня теперь свой прожект есть… (К Живоедовой.) Ты сказывала, что Семен Семеныч воровство-то должен был учинить?

Живоедова. Он, Прокофий Иваныч, он и научил-то всему. Что только с нами будет! Заберут всех нас в полицию, а оттуда на каторгу…

Прокофий Иваныч. Так я вот как вам скажу: всех я вас отпущаю… может, и часть даже от себя дам…

Живоедова. Уж дай, Прокофий Иваныч, что-нибудь!..

Прокофий Иваныч. Мне на вас наплевать… Вы себе добра хотели — кто добра себе не желает! Только вот Семен Семеныч — это статья особая! Он меня намеднись с родителем вконец расстроил, так я это помню… Я, сударь, Финагея Прохорыча в бархатный кафтан наряжу, из серебряных стаканов поить буду, бисером пол у него в горнице посыплю, а Семена Семеныча в Сибирь упеку!

Живоедова. И поделом ему, сударь.

Живновский. Это вы, Прокофий Иваныч, правильно рассуждаете… (К публике.) Удивительно, какое в русском человеке рассуждение здравое! (К Прокофью Иванычу.) Да и нас-то, грешных, не забудьте, Прокофий Иваныч… Хошь не бисером, хошь песочком каким-нибудь…

Прокофий Иваныч. Никого не забуду! Всех наделю! Хромых, слепых, убогих — всех накормлю! А Семена Семеныча в Сибирь упеку!

Понжперховский. Да вы совсем другой человек стали, почтеннейший мой Прокофий Иваныч!

Прокофий Иваныч. Теперича я совсем человек другой! теперича я почувствовал, что я со своим с капиталом пользу отечеству принести должен… (Прохаживается по комнате.) Прочь с дороги! Потомственный почетный гражданин Прокофий Иванов Размахнин идет!

Живоедова (в сторону). Ну, пошел теперь ломаться!

Прокофий Иваныч. Я так теперича, ваше превосходительство, рассуждаю, что у меня кажный день с утра до вечера бал здесь будет… Мавру Гарасимовну в бархаты облачим, коляски с Москвы себе выпишем… сторонись — задавлю!

Живновский. Эх, счастье-то, счастье-то! как человека-то оно украшает!

Прокофий Иваныч. А Семена Фурнача упеку!

Живоедова. Упеки, голубчик, упеки! он всему злу корень и причина.

Прокофий Иваныч. Только слушайте вы мой плант…

В соседней комнате раздаются шаги.

Шш… идет! по местам!

Все прячутся в комнату Живоедовой.

СЦЕНА VI

Фурначев (входит бережно).

Фурначев. Скончался добродетельный муж!

Жил-жил, добродетельные подвиги совершал, капиталы великие сооружал — и что ж осталось? Так, одно мечтание! Вот наша жизнь какова!.. Подобна сну мятежному, можно сказать, или вот плаванью по многоволнистому океану житейскому! Сколько ни употребляй усилий, сколько ни бейся против волн, а все погрузиться в хладное оных лоно придется… Хорошо еще, если кто, подобно почтенному Ивану Прокофьевичу, достояние по себе оставляет, и если достояние это в надежные руки исток свой находит, но куда как должно быть прискорбно тому, кто умирает нищ и убог, окружен детьми малыми и гладными! Найдет ли он для себя оценку в потомстве? Рыдающая у гроба жена скажет: «На кого ты меня покинул?» Голодные дети возопиют: «Зачем ты нас на свет произвел?» Посторонние люди скажут: «Кто сей презренный человек, который даже крупицы злата после себя не оставил!..» Страшное зрелище!.. (Задумывается.) Не таков был Иван Прокофьич: он именно красота и благолепие дому своему был… Однако пора бы и приступить… где ж эта Анна Петровна! (Подходит к двери, ведущей в комнату Живоедовой.) Заперта. Анна Петровна! Анна Петровна!

Ответа нет.

Верно, на кухне… что ж, это, быть может, и к лучшему… Можно будет наскоро взять что следует да и уйти… Кабы помог бог счастливо! (Крестится и направляется к спальной Ивана Прокофьича, но вдруг останавливается.) Странное дело… не могу! даже коленки дрожат, точно вот новичок я… (Задумывается.) Помню я время… тогда еще молоденек я был… тоже такое происшествие было. Умирал тогда покойник батюшка — тоже боялся я, чтоб матушке после него наследство не осталось… В ту пору я бесстрашнее был… вошел, отомкнул сундук и взял… Да что и взял-то! всего и богатства два двугривенных после покойника осталось… А теперь вот миллионами пахнет, вся будущность, значит, тут разыгрывается, а не могу, ноги дрожат… Фу! что за вздор! Смелей, Семен! (Вбегает в спальную, но внезапно оттуда возвращается бледный и взволнованный.) Господи! что это будто привиделось мне, что старик встал! (Тяжело дышит.) Ведь вот, можно сказать, воображение какие штуки над нами, смертными, играет… Господи благослови! (Входит в спальную и уже не возвращается оттуда.)

В это время дверь из комнаты Живоедовой потихоньку отворяется.

СЦЕНА VII

Прокофий Иваныч и Лобастов (выходят из комнаты).

Прокофий Иваныч (говорит за кулисы). Вы, тамотка покедова в каморке посидите… (К Лобастову.) Ну, а мы с тобой побеседуем на свободе: он, чай, там еще не скоро с деньгами-то управится! надо ему сперва наворовать, да и в порядок еще привести… А уж если он оттудова благополучно выйдет да начнет считать деньги, так ты уж, сделай милость, уважь меня, Андрей Николаич! как сказано, так под мышки-то его двумя пальчиками и возьми… это самая забавная будет штука!

Лобастов. Только прости уж ты Гаврюшу-то!

Прокофий Иваныч. Простить можно… Правда, обижал он меня… ну, да в то время кто надо мной не наругался!

Лобастов. По неопытности, Прокофий Иваныч; молод еще очень, да и прочие поощряли…

Прокофий Иваныч. Да, натерпелся-таки я… Ты возьми то, что Настасья Ивановна за стыд для себя почитала, коли я к ручке-то ее прикоснусь!..

Лобастов. Что говорить, Прокофий Иваныч, все мы грешны перед тобой: такая уж, видно, мода была.

Прокофий Иваныч. А как ты думаешь, Андрей Николаич, ведь славная будет штука, как увидят они, что все их мечтанья в прах рассеялись? Ведь у Семен-то Семеныча поди даже глаза лопнут от злости!