Произведения
Шрифт:
Бобырев (иронически). Так вы думаете, что его превосходительству будет неприятно, что я вошел прямо в кабинет?
Свистиков. Не то чтобы неприятно-с… сохрани боже! они и виду этого не подадут! А так, — знаете, могут при случае это припомнить. Не выскажут, знаете, да и начнут действовать дипломатически: начнут, это, слово ер-с к каждому слову прибавлять, «милостивым государем» обзывать, стул собственноручно пододвигать, философические рассуждения преподавать… одним словом, убьют человека мерами даже самыми учтивыми. Да вы из губернии-с?
Бобырев. Да, я из Семиозерска.
Свистиков. Место дальнее-с. В губернии, известно, насчет этого просто; там промежду
Бобырев (иронически). Черт возьми, однако, как это скверно долго не бывать в Петербурге: совсем все обычаи перезабудешь.
Свистиков. А их помнить необходимо. Скажу вам откровенно, здесь насчет этого такое понятие: покудова человек находится там (указывает на входную дверь), он не Иван, не Сергей, не Петриков, не Свистиков — он проситель. Проситель первый, проситель второй — все равно как на театре поселяне: поселянин первый, поселянин второй и так далее. Генералу докладывают просто: просители дожидаются, ваше превосходительство, а генерал в ответ на это скажет «а!», а иногда и ничего не скажет, и затем это уж ихнее дело, кого отличить, а кого и без внимания оставить. Но человек, который прямо, собственною властью приходит сюда — это уж, значит, человек, который считает себя вправе, так сказать, конфиденцияльно беспокоить его превосходительство. Следственно…
Бобырев. Да ведь вы в кабинете?
Свистиков. Да я другое дело-с: я ихний чиновник-с.
Бобырев. И, как видно, очень практический человек. Однако я все-таки надеюсь, что его превосходительство во внимание к воспоминаниям товарищества…
Свистиков. Это так-с… А все-таки лучше было бы, кабы генерал все это сам, по своему, знаете, усмотрению… Вошел бы, знаете, в приемную: а, старый друг! прошу в кабинет! (Бобырев смеется.) Смешно-с?
Бобырев. Нет, ничего… пожалуйста, продолжайте!
Свистиков. Вы извольте взять во внимание, что они генерал-с, да и генерал-то молодой, так сказать, сугубый-с… пожалуй, старых-то за двух постоят!
СЦЕНА II
Те же и Набойкин (входит быстро и с шумом; одет в вицсюртук, под мышкой портфель).
Набойкин. Кого я вижу! Бобырев! Откуда ты, эфира житель?
Бобырев. Из Семиозерска; сегодня только приехал, ни у кого еще быть не успел.
Целуются.
Набойкин. Ну, а к генералу все-таки к первому — дельно! (Свистикову.) Клаверов не выходил?
Свистиков вместо ответа корчит гримасу и делает вид, что охорашивается.
Шут!
Бобырев. Ты у Клаверова служишь, Набойкин?
Набойкин. У Клаверова; он многих из наших приютил. Да, cher, этот человек пойдет далеко. (Показывает на голову.) Et avec ca infatigable! [92] Уж не думаешь ли и ты к нему?
Бобырев (робко). Да… хотелось бы…
Набойкин. В Семиозерске-то, должно быть, наскучило? Да и правду надо сказать: служить в наше время в провинции — ужаснейший анахронизм. У тебя какой чин?
92
И к тому же — неутомим!
Бобырев. Коллежский советник.
Набойкин. Ну, кушанье не важное!
Свистиков. Совсем плохандрос-с!..
Набойкин. Шут! Однако позволь тебя познакомить, Бобырев: Свистиков, экзекутор, он же казначей, он же и смотритель дома, стало быть, с точки зрения ватерклозетов, человек совершенно неоцененный.
Свистиков испускает безобразное бульбульканье.
Это,
Свистиков. Да-с, это точно, что увидите!
Бобырев. А что?
Свистиков. Да что-с: кто на столе сидит, кто папироску в зубах держит-с, кто об Армансах беседует-с.
Набойкин. А кто к Свистикову пристает. Ну, да это в сторону: сам все увидишь. Поговорим лучше об тебе. Это дельно, что ты собрался к нам, только я должен откровенно тебя предупредить, что тут не обойдется, без труда. Vous savez, mon cher, entre camarades on se doit la v'erit'e, rien que la v'erit'e. [93]
93
Знаешь, любезный, товарищи должны говорить друг другу правду, только правду.
Бобырев. Ну, да разумеется, от кого же мне и узнать, на что я могу рассчитывать, как не от товарищей. Ты понимаешь сам, что в Семиозерске немного узнаешь.
Набойкин. Ну, так изволишь видеть, Клаверов, конечно, сделает для тебя все, что от него зависит, но иногда, mon cher, и при всем желании мы не в состоянии бываем идти против предопределений судеб… Опять-таки повторяю: я считаю нужным предупредить тебя, как товарищ… Ты пойми, cher, что Клаверову самому еще надобно укрепиться: конечно, место, которое он теперь занимает, недурно, но для него это все-таки не больше как станция, на которой он желает пробыть как можно менее времени. Следовательно, ему необходимы связи, а для того чтоб добыть связи, необходимо делать уступки — в этом вся теория жизни! Клаверов понял это лучше других — aussi, le prince, qui est tout puissant pour le moment, en raffole. [94]
94
к тому же и князь, который в настоящее время всемогущ, в нем души не чает.
Бобырев. Ну, да может быть, как-нибудь при содействии добрых товарищей…
Набойкин. Все очень может быть, но главное, все-таки не зарываться мечтами! Это тоже своего рода теория жизни, и притом, право, недурная. Я знаю, ведь вы все, господа, едете сюда из губерний на каких-то крыльях…
Бобырев. А скверно будет, если опять придется возвращаться в Семиозерск…
Набойкин. А ты, чай, там и распрощался со всеми…
Свистиков. Это бывает-с. Когда я служил в Холопове, у нас председатель раз десять прощался, и десять раз здоровался, пока не прихлопнул паралич. Там и почиет-с!
Все смеются.
Набойкин. Однако я тебя не спросил еще, что тебя заставляет покинуть милый Семиозерск: просто ли надоело шататься по губерниям или есть другая причина?
Бобырев. Право, не знаю, как сказать тебе: и надоело, да и неприятности кой-какие по делам вышли.
Набойкин. А! неприятности! ceci—c’est grave! [95]
Бобырев. Да, там… несколько отдельных мнений по делам подал…
Набойкин. Так ты подаешь отдельные мнения?
Свистиков (тоненьким голосом и простирая руку). Так вы подаете отдельные мнения?
95
это дело серьезное!