Произведения
Шрифт:
— Да насыпала же я, насыпала туда вечером, совсем уже поздно, ей-богу. Разве виновата, что птицы ещё раньше тебя просыпаются, всё уже повытаскали!
Ну вот, пожалуйста, и гостья к нам. Извольте встречать! Спокойненько, по-свойски скользнула в приоткрытую балконную дверь и прямым сообщением — к моей кровати. Нет, нет, пожалуйста, не на чистую постель! Уж мусорь на полу, встану — подмету. У меня и оброк для вас, госпожа, готов: рядом, на тумбочке, — банка с орехами. Черпаю полную горсть и протягиваю попрошайке: «На, лопай, а я пока ещё подремлю».
Бэла усаживается у кровати на задние лапки, передними же принимается споро спроваживать орехи в рот. Щёлк! Щёлк! Только
И моя ранняя гостья снова принимается за работу. А я в надежде ещё малость подремать закрываю глаза. Чую, как постепенно сжимаются мои пальцы и как Бэла своими лапками разгибает их…
— Ой, мамочки! Ты что, с ума спятила?! Кусаться-то зачем? Подумаешь, задремала, орехи в руке зажала! Что же, мне теперь за это пальцы пооткусывать, что ли?! Полюбуйся — ведь до крови цапнула. Конечно, я понимаю: ты — кормящая мать, дама нервная, но это уж слишком, это уж — явная наглость! Всё, хватит, иди к своим детям, нахалка! Слышишь: они уже тоже пробудились, возятся в гнезде…
А недавно был у нас великий день «представления ко двору». Наконец-то Бэла вывела свою малышню мне напоказ. Вытащила из гнезда и усадила в рядок всех пятерых: мол, вот они — смотри. А те — малы совсем. Но уже золотым пушком обросли, ушастые да глазастые. Глупы пока, не понимают важности момента. Таращатся вокруг да зевают — не выспались. А вот мать явно волнуется — всё оглаживает их и на меня поглядывает: ну, как? «Да хороши, хороши, — успокаиваю, — красавцы! Давай-ка веди их к кормушке. А ну, налетай, братва, угощайся! Э, да вы с орехами-то не справляетесь, беззубые ещё, что ли? Хотя, нет — печенье-то хрумкаете. Ну вот вам ещё и сухарики.
А мать у бельчат неожиданно оказалась сторонницей суровых методов воспитания. И кто бы мог предположить в моей добрейшей Бэле такую педагогическую непреклонность! Задаст урок своим малышам — и никаких поблажек, ни за что не отступится. Пробежит по ветке туда-сюда, покажет, что от них требуется и — пожалуйста, выполняйте!
Бельчонок бедненький дрожмя дрожит, прильнёт к стволу, всеми коготочками вопьётся в кору — не оторвать! А мать бессердечная — за шиворот его и — на ветку. Ещё и сзади подталкивает: вперёд, только вперёд! А высота ведь — на уровне второго этажа. Он на этой ветке — как циркач на канате под самым куполом. Проползёт бедняжка, чуток, обмирая, и затормозит вмёртвую: всё, пощади, больше не могу! Но мамаша неумолима. Она уже не просто толкает трусишку, но ещё и укусить норовит. И несчастному не остаётся ничего другого, как продолжить заданный матерью урок. И так — до самого конца ветки. Только там Бэла позволяет малышу повернуть назад. И — странное дело — обратный путь он проделывает уже быстрее, увереннее.
Да, нелегко, однако, даётся это „прыгает, как белка“. То, что нам кажется абсолютно естественным, врождённым, во многом оказывается результатом бесконечных и беспощадных тренировок. И прояви мать-белка хоть малую толику мягкохарактерности, уступчивости — можно заранее предсказать, что в жизни её малышей это отзовётся драмой. А им и без того предстоит совсем даже не лёгкая судьба.
Оказывается, в жизни почти каждой белки несколько раз случаются переломы костей. Ко мне в кормушку приходит иногда Хромоножка. Её сломанная когда-то передняя лапка срослась неправильно и хозяйке теперь
И быть может, именно этот наглядный пример заставляет мою Бэлу на тренировках с малышнёй быть такой непреклонной. Она безжалостно гоняет бельчат, постоянно усложняя задания. Не знаю, как они, но лично я порою близка к инфаркту от этой их воздушной акробатики. Да ещё — без малейшей страховки!
Если не считать этих рискованных спортивных занятий, в остальном жизнь моих соседей протекает плавно и мирно. Временами поблизости возникает Красавчик — по-всегдашнему франтоватый, щёгольски ухоженный. Он пытается заигрывать с Бэлой. Однако ей не до него: всё время отнимают дети. А вот такая — вся ушедшая в материнство — она ему малоинтересна. Он скучает рядом и скоро снова надолго исчезает. Что ж, обычная история!
Впрочем, растут бельчата быстро. С каждым днём становятся всё бойчей, самостоятельней. Скоро взяли моду шастать где вздумается. Исчезали всё надольше. А к зиме и вовсе остались мы с Бэлой вдвоём. И снова — привычная наша с ней жизнь: красота, тишина, чай с сушками, прогулки. Уж променад — пренепременно, в любую погоду и мороз. Она караулит, когда я выйду на улицу. Радёшенька! Перво-наперво искупается в снегу, попрыгает чуток для разминки и опрометью кидается следом за мной. Бежит по снежку вприпрыжку, как собачонка. Догнала — и по валенку, по брюкам карабкается вверх. Нырь мордочкой в карман — и затихла. Знает: там у меня пусто не бывает. Сощёлкала все орешки — и шур за пазуху. Прижалась ко мне, греется. А лапки-то, лапки холоднючие! Всё-таки тут природа чего-то не додумала: при такой-то шубе — и абсолютно босые ноги!
— Ну, согрелась? Сыта? Будь здорова! Мне идти пора. Всё, всё — беги. Да не за мной. Давай-ка — к себе! Кому сказано! А ну, марш назад! И чтобы в калитку — ни-ни! Слышишь? Никогда!
За калиткой — другой мир. Чужие люди. Каждый месяц — новые. Там — санаторий. Праздный, отпускной, довольный жизнью люд чинно прогуливается по дорожке. Нашагивает прописанное врачом количество метров, попутно обозревая местную природу. Самое оживлённое место — у примитивной кормушки с призывом на картонке: „Кормите птиц и белок!“ Утром, после завтрака, санаторская публика шагает сюда целенаправленно, торжественно неся бумажные кулёчки с недоеденными кусками, собранными со стола крошками. А после, до самого вечера, там — толчея и оживлённые природоведческие дебаты.
— Ишь, пряник-то вперёд расклевали, а хлеб — уж после. Видать, сладкое тоже любят.
— Ты гляди, сколько мучного едят — и ничего, не толстеют. Счастливые!
— Ой, какая прелесть! Хвостик-то, хвостик-то какой пушистый!
— А лапочками, прямо как ручками, всё берёт.
— Жаль, внучек мой не видит. Ох, он бы тут… Вот бы привезти ему в подарок! Дак разве ж её поймаешь!
Дикая городская публика верна себе.
— Как ты думаешь, сколько нужно белок на шапку? Наверное, штуки три, не меньше?
— Да нет, трёх не хватит. Думаю, надо не меньше пяти. В дело-то идут только спинки.
Пуще прежнего гоню Бэлу от калитки. Даже хворостину приспособила. Убеждаю, стращаю, умоляю:
— Не ходи ты туда, ради Бога! Уж меня за человека не считаешь — не думай, что все двуногие одинаковые. Нельзя быть такой доверчивой. В мире ведь не только добро, но и худо есть. Ох, боюсь я за тебя. Скоро вот начнётся новый дачный сезон. Сколько сюда понаедет всяких-разных! Страшно мне за тебя.