Производные счастья
Шрифт:
— Ну что ты, Евочка, всё будет хорошо. Вот увидишь! Профессор знаешь какой! Самый лучший в мире доктор! Он всё сделает для того, чтобы ты поправилась! Ты мне веришь?
— Верю, — Ева слабо кивнула и прижалась к ней, — только мне всё равно страшно.
— Я всё понимаю, маленькая моя. Хочешь я буду за тебя молиться? Ты уснёшь и будешь видеть прекрасный сон, пока доктор будет лечить твоё сердечко. А потом ты откроешь глазки, и вот она я! Буду сидеть у твоей кроватки. Тебя ведь потом ко мне в отделение
Ева слабо улыбнулась:
— Ты наверное ни одной даже самой малюсенькой молитвы не знаешь.
— Почему это? Вот «Отче наш», например, и еще я сама сочинила одну. Повторяю, её на сон грядущий. Только это секрет. Ты ведь не выдашь меня?
— Нет конечно. Ты ведь моя подруга.
В это время дверь открылась и в палату вошла медсестра, везя перед собой каталку:
— Ева, детка, тебе пора. Давай, зайка, на каталочку потихоньку перебирайся.
— Сейчас. Маша, — Ева быстро вытащила из Библии свёрнутый вчетверо альбомный листочек, — это тебе. Только обещай мне, что прочитаешь его, когда меня увезут.
— Хорошо. Ты держись там, малышка! Я буду очень- преочень ждать тебя.
Еву уложили на каталку, и когда вывозили, Маша украдкой её перекрестила, прошептав под нос:
— Только вернись обратно! Пожалуйста!
Хлопнула дверь лифта, увозя Еву в операционную и Маша трясущимися от волнения руками развернула листочек:
— О нет! Господи, ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пусть этого никогда не случиться!
Вместо того, чтобы идти в свое отделение, Маша бездумно брела по переходу почти не разбирая дороги, захлёбываясь от слёз, пока не налетела на кого-то.
— Ой, простите!
Она подняла голову и попыталась сфокусировать взгляд. Кем-то оказался профессор Северинцев.
— Это что ещё за слезокап такой, — спросил он, приподняв её за подбородок, — по какому случаю ты решила устроить внеплановый потоп?
— Ева… — всхлипнула Маша и заревела уже в голос.
— Антон, ты иди, я задержусь на минутку, — сказал он своему спутнику, — мне тут нужно с барышней потолковать.
Доктор утвердительно кивнул и продолжил путь, а Северинцев почти насильно оттащил Машу к окну и повторил вопрос.
Вместо ответа, она протянула ему листочек. Он развернул бумагу и вчитался в строчки: «Завищание. Я, Ева Грабишевская завищаю все имущество, которым владею лучшей подруге Маше Крыловой. Имущество: 1) Все мои рисунки, 2) Библия. После моей смерти Маша может забрать всё себе навсегда. Ева.»
Он помолчал пару минут, а потом взял её за плечи и легонько встряхнул:
— Маша, успокойся! Всё будет хорошо! Это Я тебе обещаю, а я никогда не бросаю слова на ветер. Верь мне!
— Ладно, — вяло согласилась Маша, но плакать перестала.
— У тебя телефон с собой?
— Угу.
— Дай его мне.
Маша протянула ему
— Мда. Раритет! — проворчал Северинцев, забивая в память свой номер. Потом протянул «старичка» Маше:
— Звони.
Маша нажала на кнопку с лёгкой завистью глядя на ай-фон последней модели, который он выудил из нагрудного кармана форменной куртки.
— Ты будешь первой, кому я позвоню. Обещаю. Только ради Бога, прекрати рыдать. Не выношу женских слёз!
Маша шмыгнула носом и впервые улыбнулась, Северинцев вернул ей улыбку и стремительно пошёл по переходу в сторону лифтов.
— Ох, Витя, видел бы ты эту мать, — сокрушённо покачал головой Лисовицкий протягивая руку за очередным зажимом. Нара вложила ему в ладонь инструмент. — Гарпии… или как такие тётки называются? Мегеры, Фурии, Эриннии…
Северинцев шагнул в операционную, вслушиваясь в разговор.
— Суки они называются, — проворчал Логинов. — Безграмотные.
— И не говори, Витёк, — вставил Северинцев, впервые соглашаясь с анестезиологом.
— Всё готово, Александр Николаевич, — Сашенька заботливо поправила ему оптику и Северинцев подошел к столу.
— Блин, Лис, не знаю, на что ты рассчитываешь, — сказал он, разглядывая что-то внутри разведенных расширителем краев раны. — Мой метод экономит восемь минут двадцать секунд.
— При пережатии аорты это чертова уйма времени, — возразил Лисовицкий.
— Вот скажи мне, что я тебе плохого сделал? Ну почему ты мне вечно всякую дрянь подсовываешь, а?
— Хватит выделываться, Север. Ты же бог аневризм!
— Ну да. Как веретеновидная аневризма там, куда не долезешь, так сразу Север. А как что попроще, в нисходящей части аорты… так сам справлюсь.
— Согласен. Можешь потом попинать меня за это.
— Обязательно!
— Какая прелесть, — кудахтал над аппаратом перфузиолог. — Север, я твой должник по гроб жизни! И как ты только умудрился Грабишевского на селл-сейвер раскрутить?
— Это да, — вставил Лисовицкий, — если бы не он, Еву ожидала бы операция с кровезаменителями и возможный анафилактический шок.
— Вот и учитесь, пока я жив. Артурчик, конечно, та ещё сволочь, но дочку любит. — буркнул Северинцев. — Тош, не зажимай тут, давай кисетный шовчик.
— А теперь все заткнулись, — непререкаемым голосом сказал Северинцев. — Вить, ты готов?
— О да…
— Тогда поехали.
В операционной стало тихо.
…Операция шла четвёртый час и уже подходила к завершению. Всё было нормально, Северинцев по — прежнему оставался спокойным и собранным, молча колдуя над детским сердечком. Лишь однажды, вкладывая ему в руку заряженный нитью иглодержатель, Нара почувствовала, как она дрогнула…