Произвольный этос и принудительность эстетики

Хюбнер Бенно

⁷ Так, юным Игаль Амир, убийца Ицхака Рабина, возложил вею ответственность за свое деяние на Яхве, во имя которого и яко­бы как его орудие он действовал.

⁸ См.: D"onhott M. G. Den B"urgern wieder Ziele setzen // Die Zeit. 11, 12.3.1993. S. 1. «Оказывается, — пишет Дёнхофф, — что че­ловек без метафизической поддержки не может жить осмыслен­но. Без такого вышестоящего авторитета ему недостает ориен­тации, он полагается на себя самого». И далее: «Только отрица­ние метафизического сделало возможной тоталитарную власть человека над человеком (она имеет в виду национал-социа­лизм и сталинизм. — Б.Х.)».Это просто призыв к реставра­ции гетерономии христианства,

в котором не осознаны ни «то­талитарное могущество» христианства и религиозного фунда­ментализма, ни, по меньшей мере, параметафизический харак­тер национализма и сталинизма.

⁹ Safranski R. Destruktion und Lust // Schwilk H., Schacht U. (Hg.) Die selbstbewusste Nation. S. 241.

¹⁰ Нейл Постман говорил об этом в своем докладе па конгрессе «Актуальность эстетического», проходившем в Ганновере 2— 5 сентября 1992 года. ¹¹ Понятие Я-пространства я использую для того, чтобы обозна-

[51]

чить ту область |Bereich], с которой определенное Я иденти­фицирует себя на основе своих физических и метафизических потребностей. Нарушение идентификации приводит к реак­ции Я в соответствии с его специфической идиосинкразией.

¹² Apel K.-O. Diskurs und Verantwortung. S. 448.

¹³ Ibid. S. 449.

¹⁴ Ibid. S. 66.

¹⁵ Safranski R. Destruktion und Lust // Schwilk H.. Sch"acht U. (Hg.) Die selbstbewusste Nation. S. 246.

¹⁶ Sloterdijk Р. Denker auf der B"uhne. Frankfurt am Main, 1986. S. 83.

¹⁷Красива или эстетична.Последнее мне кажется понятием, обо­значающим в большей степени результаты восприятий, тогда как понятие красивого,скорее, спонтанно и наивно, а потому озна­чает предметы восприятия.

¹⁸ Кант употребляет термин «интерес» для обозначения нужного, жизненно необходимого, потребительной ценности, но не для нe необходимого,например искусства. Поэтому он может гово­рить о «незаинтересованном наслаждении», имея в виду произ­ведения искусства. Тем не менее, с точки зрения де-проецированного человека, имеется прямо-таки экзистенциальный инте­рес к искусству, эстетике, призрачным ценностям, приоритет­ный по сравнению с другими интересами.

¹⁹ Heidegger M. "Uber den Humanismus. Frankfurt am Main, 1981. S. 47.

²⁰ Ibid. S. 51.

²¹ Ibid. S. 47.

²² Ibid. S. 51.

²³ Ibid.

²⁴ Heidegger М. Die Selbstbehauptung der deutschen Universit"at.
– Frankfurt am Main, 1983. S. 15.

²⁵ Ibid.

²⁶ Если предпосылкой скуки является, во-первых, физическое и, во-вторых, метафизическое высвобождение человека, то понят­но, что скука вместе с соответствующей ей компенсацией в фор­ме игры и чего-то подобного была распространена в тех слоях общества, которые менее всего были обязаны и должны,т. е. ме­нее всех обременены нуждой и обязанностями.

²⁷ Tugendhat E. Vorlesungen "uber Ethik. S. 62.

²⁸ Должное духовно освобождает от принятия решений и означа­ет: быть-обязанным, мочь-не-решать, быть-вне-себя. По-моему,

[52]

для того чтобы человек хотел быть обязанным, имеются два ос­нования: эк-зистенциальное и прагматическое, или полезно-практическое В первом случае дело касается мета-физического вопроса о СМЫСЛЕ: «куда?»; во втором - вопроса «как»

долж­но поступать в определенных ситуациях по отношению к людям и вещам.

²⁹ Nietzsche F. KSA. Bd. 5. M"unchen; Berlin; New York. S. 339. Ha мои взгляд, следует в ироническом ключе понимать то, что Ниц­ше в «Свободе и несвободе воли» (см.: KSA. Bd. 11. S. 275) при решении проблемы просто выводит ее из игры, поясняя, что ни­какой воли нет.

³⁰ Nietzsche F. KSA. Bd. 12. S. 236.

³¹ Ibid. Bd. 13. S. 44.

[53]

ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ДЕБАТЫ: ОБРЕЧЕННЫЙ НА КРАСОТУ

Продолжим, оставаясь с Ницше: «Недостойно какому-нибудь философу говорить, что добро и красота едины, но если затем он добавляет, "и истина", то вполне дос­тоин избиения. Истина отвратительна, искусство у нас для того, чтобы не погибнуть от истины»¹. Я не знаю, какую истину имеет в виду Ницше: метафизическую, Бога? Не так уж много того, о чем можно говорить как об истине: истина потустороннего, «истина бытия» (Хай­деггер), истина абсолюта. Можно ли говорить также об истине природы, об истине жизни? Какой в этом смысл?

У меня есть подозрение, что истину в субстанциаль­ном смысле относят преимущественно к чему-то такому, что уклоняется от нашего восприятия, что вообще укло­няется от нас и о чем мы тем не менее думаем, будто бы оно есть. Вот и Хайдеггер, который на протяжении жизни преследовал бытие, неотступно кружил мыслью вокруг «истины бытия»: достиг ли он «истины бытия», открылась ли она ему? Мало что можно предпринять с понятием ис­тины, которое эмфатически субстантивируется как раз там, где онтологичность, приписанная ей, сомнительна. Громкость и навязчивость обозначения прямо пропорци­ональны сомнительности и неопределенности обозначае­мого. Я скорее соглашусь на прилагательное «истинный» (в смысле правильности или неправильности) в высказы­вании о чем-либо.

Однако вернемся к Ницше. Он говорит об отврати­тельной истине, которой противопоставляет искусст­во, чтобы не погибнуть от нее. Я могу понять Ницше лишь так, что истину Бога, которая всегда являет со-

[54]

бой также добро и красоту, он отрицает как отврати­тельную и противопоставляет ей искусство, чтобы не погибнуть. Не должен ли он, радикализируя нигилизм, вовлекающий все в свой водоворот, подразумевать под отвратительностью истины мир вообще и наше бытие-в-мире? Ведь в другом месте он говорит так: «суще­ствование и мир в целом имеют оправдание лишь как эстетические феномены»². Этими положениями опре­деляется программа модерного и, на мой взгляд, пост-модерного искусства, равно как и эстетики вообще. Они в какой-то мере легитимируют искусство, которое не обязано ничего и никому, никакой истине, ничему над собой и вне себя, но только себе самому. Искусство, если угодно, само становится истиной. Оно становит­ся наивысшей ценностью, перед которой все другие ценности меркнут. Чтобы не погибнуть, человек нуж­дается в искусстве. Искусство как спасение. «Искусст­во и ничего кроме искусства. Оно - великий даритель возможностей жизни, великий соблазнитель к жизни, великий стимул к жизни...»³ Все, что после Ницше было еще сказано об искусстве и эстетике, о функции искус­ства для автономного мета-физического а-этического человека (в смысле этоса), не выходит за пределы им сказанного, но снова и снова возвращается к нему. Ли­отар, как, пожалуй, наиболее последовательный пре­емник ницшеанской эстетики, в рамках неудержимого процесса нигилизма в западном мире тоже видит зада­чу искусства в том, чтобы оживить, аффицировать мер­твую западную душу, anima morte,красками, аромата­ми, запахами, звуками («стимуляция» у Ницше, по­средством которой он взорвал избыточную формулу l'art pour l'art*).«Anima, — говорит Лиотар, — существует лишь постольку, поскольку ее аффицируют»⁴. Такие