Прокаженная
Шрифт:
Стефа порывисто шагнула за дерево, но этим резким движением всполошила сизоворонку. Испуганная птица взлетела, крича. Михоровский глянул в ту сторону.
Кровь бросилась Стефе в лицо:
— Заметил! Боже мой, что за судьба такая — вечно он на дороге!
Она нагнулась за рассыпавшимися цветами, притворяясь, будто не замечает молодого шляхтича.
Но он, подъехав ближе, обнажил голову и сказал шутливым тоном:
— Добрый день! Что вы здесь делаете так рано? Среди этих деревьев вы словно русалка…
— Встретившая
Он поднял брови, злорадно усмехнулся:
— Что ж, готов стать лешим при условии, что вы будете русалкой…
Стефа покраснела и холодно поинтересовалась:
— Вы едете в Слодковцы?
— Да. И намереваюсь вас туда проводить.
— Я доберусь сама.
— Вот уж сомневаюсь! Одна вы столько цветов не унесете. Они же весят добрый пуд. Я просто обязан вам помочь.
Он спрыгнул с коня, преувеличенно галантно раскланялся и протянул руку. Поколебавшись, Стефа подала свою и тут же отдернула.
— Вы не коснулись даже моих пальцев… Ну да, я ведь зачумленный… — смешно развел он руками.
Михоровский глядел на нее, усмехаясь. Она дрожала от гнева под взглядом этих насмешливых серых глаз. Собрав цветы, она бросила через плечо:
— Прощайте!
— Гм, вы столь энергичны… Однако ж и мне нужно ехать в Слодковцы, а другой дороги туда нет…
Стефа, круто свернув в лес, указала на дорогу:
— Дорога к вашим услугам.
— А вы?
— А я пойду лесом.
— А я не могу вас бросить одну в этой чащобе. Вы так разнервничались, что наверняка заблудитесь.
И он пошел рядом с девушкой, ведя коня на поводу. Стефа сжала губы и молча зашагала вперед. А он продолжал:
— Знаете, что? Садитесь на моего коня, а я пойду рядом, словно паж. Или нет, сядем на коня оба. В самый раз для русалки и лешего.
Стефа не ответила, ускорив шаг.
— Вы от меня бежите, словно от лесного страшилища. А я ведь симпатичный хлопец, верно? Как думаете?
Никакого ответа.
— Ага! Молчание — знак согласия. И это меня ужасно радует! Вы меня, наконец, оценили, по достоинству.
Он поклонился — шутливо, преувеличенно низко.
— Вы прежде всего дурно воспитаны, — взорвалась Стефа.
— Правда? Впервые слышу! Я всегда считался джентльменом.
— Это вы-то? — рассмеялась девушка.
Гнев блеснул в его глазах. Нахмурившись, молодой шляхтич пронзил девушку взглядом. Однако с усмешкой продолжил:
— Ну то ж, в таком случае мы — два сапога пара. Вы тоже хорошим воспитанием не отягощены.
— Пан майорат, вы меня избавите наконец от вашего присутствия?
— В Слодковцах, не раньше.
— Боже, за что ты меня караешь! — прошептала девушка.
Майорат расхохотался.
— Что вас так рассмешило? Ваша неделикатность?
— О нет, пани Стефа! Просто… я впервые встречаю юную девушку, которая от меня отнюдь не в восторге. Бог свидетель, для меня это нечто
— Потому что вы впервые столь невежливы с девушкой.
— Ба! Я себе позволял и больше, но ни в одной девушке не вызывал панического страха.
— Страха?! Я вас боюсь?! Чересчур много вы мните о себе! Я вас…
— Терпеть не можете, — закончил он.
— Вот именно!
— Благодарю! И совершенно искренне! И на исповеди никто никогда ничего лучшего не произносил! Кто бы мог подумать, что в столь нежном создании таится столько злости… Итак, форменный скандал. Вы меня терпеть не можете. Что поделаешь? Лучше уж я вас покину, иначе мы подеремся тут же, в лесу.
Он вскочил в седло и, приподняв шапочку, крикнул:
— Прощайте! Я исчезаю!
Он повернул коня, пришпорил его и галопом помчался прочь.
Стефа удовлетворенно вздохнула:
— Наконец-то! Уехал… омерзительный циник… А я его обидела. Что ж, к лучшему — перестанет мне докучать.
И она направилась в сторону особняка. Вальдемар несся, горяча коня и бранясь сквозь зубы:
— Ох, как мы романтичны… и встаем в позу принцессы! Ну подожди же! Всегда предпочитал дьяволиц монашкам, но терпеть не могу, когда дьяволица притворяется весталкой [4] ! Ну, посмотрим!
4
Весталка-у древних римлян жрица богини Весты, давшей обет целомудрия.
II
В садовой беседке за столиком сидела Люция Эльзоновская со своей учительницей и увлеченно слушала лекцию по литературе. Стефа рассказывала о славнейших временах польской литературы, декламируя стихи знаменитых поэтов. Увлеченная сама, она покорила душу ученицы.
Видя живой интерес девочки, Стефа спросила:
— Люци, ты разве никогда не читала польских писателей?
— Читала, но очень мало, — призналась Люция. — Ваша предшественница, панна Клара, считала, что людям нашего круга следует знать как можно больше иностранных языков и читать иностранные романы, а польская литература не заслуживает внимания.
— Панна Клара — полька?
— Да, но она была аристократка, разделявшая наши взгляды.
— А каковы же «ваши» взгляды?
— Не знаю, смогу ли объяснить… Считается, что… Нет, не умею сказать.
— Я тебе помогу, — сказала Стефа. — Считается, что следует относиться с почтением ко всему французскому, немецкому… одним словом, иностранному, но, упаси Боже, не к польскому. Верно?
— Откуда вы все так хорошо знаете?
— Догадываюсь. Твоя мама так же считает?
— Конечно! Мама ничего не читает по-польски, со мной разговаривает исключительно по-французски и ценит только заграничное.