Прокаженные. История лепрозория
Шрифт:
Кургузкин, по-видимому, изнывал без дела. Его угнетала эта праздность, может быть, гораздо больше, чем болезнь. Засоренная и обросшая травой площадка около дома номер восемь была тщательно вычищена им, выметена и приведена в порядок, будто готовил ее к смотру. Потом взялся за площадки соседних домов. Потом начал приводить в порядок дорожки на больном дворе. Он буквально не выносил безделья и все куда-то рвался, куда-то спешил, что-то придумывал.
Однажды он сказал Пете:
– А скучно здесь, Петр Лександрыч, – должно быть, сильно томится народ здешний. Главное –
– Конечно, это не в городе, – сказал Петя, – в городе и театры есть, и кино, и народу много, и гулять всюду можно, а здесь где погуляешь?
Как-то раз Петя спросил Кургузкина:
– А где ваш товарищ, дядя Кузьма?
– Товарищ мой… Да он мне не товарищ, Петр Лександрыч, а благодетель и покровитель мой.
– А кто ж он такой?
– Да такой же, как я, тоже прокаженный, только мается он от хвори своей уже шесть годов, и мается как на огне… Измотала она его вконец, на человека стал непохож. Как на кого нападет…
Однажды Кургузкин исчез. Исчез он так же внезапно, как появился. Петя был удивлен и огорчен. Он ждал его каждый день, быть может, так же, как ждал в назначенный день свою мать. Но Кургузкин не являлся. Прошла неделя, вторая, третья… Наступила уже настоящая весна, в поле появились цветы.
Пыхачев готовился к посевам, – Кургузкина все не было. Наконец Петя решил больше не ждать и примириться с тем, что ему снова придется остаться одному во всем доме.
В начале четвертой недели с момента ухода Кургузкина, поздно вечером к дому номер восемь подъехала подвода, запряженная парой лошадей. Она обогнула главные ворота лепрозория и подъехала к дому «со степной», а не с «дорожной» стороны. Она сделала все возможное, чтобы ее не могли заметить. В подводе сидели трое, и среди этих троих был Кургузкин. Он молча спустился с подводы, деловито снял багаж и помог слезть второму. Третий повернул лошадей и поехал в сторону дороги.
Когда Кургузкин появился в Петиной комнате, тот не поверил.
– Это вы, дядя Кузьма?
Кургузкин снял шапку и протянул Пете руку:
– Теперь, Петр Лександрыч, я уже никуда не уйду. Теперь, Петр Лександрыч, двое нас.
В этот момент в двери ввалился человек. Вошел он как-то неуклюже и тяжело, будто шел не сам, а его несли. Он был тучен и высок. «Какой богатырь!» – подумал Петя. Человек бросил на пол корзину и осмотрел комнату с таким видом, будто осматривал только что выстроенный собственный дом.
Кургузкин бросился навстречу человеку и захлопотал около него.
– Это, Петр Лександрыч, и есть благодетель мой – Сидор Захарыч Басов, а это сожитель мой, молодой человек, Петр Лександрыч, о котором я уже говорил вам.
Басов кивнул головой.
– Будем мы теперь втроем жить, – сделав маленькую паузу, продолжал Кургузкин, – веселее нам будет… Да чего вы стоите-то, Петр Лександрыч, подойдите, подайте им ручку, будьте знакомы… Они, Петр Лександрыч, тоже приехали сюда на жительство, не хотели ехать, не верили мне, что тут хорошо… Так вы уж растолкуйте им еще раз, а то мне они не доверяют, считают меня за темного человека. Хотя я и в самом деле темный…
Басов поморщился
– Ты, Кузьма, всегда говоришь лишнее и вздор. И зачем ты объясняешь молодому человеку все это? Какое ему дело до меня или до тебя?
– Как какое? – возразил Кургузкин. – Жить-то ведь мы все вместе будем, – значит, каждый должен о другом знать – что он за человек.
– Ну, ну, ладно, – нехотя согласился Басов, – поди, неси вещи.
Кургузкин с Дружком исчезли за дверью. Басов опустился на скамью.
– Никогда я не видел лепрозория, – сказал он скорее самому себе, чем Пете, – и не думал никогда жить в нем, а вот довелось. Кургузкин уговорил. – Он помолчал и продолжал:
– Здесь, значит, жил прокаженный, который выздоровел?
Петя рассказал. Басов с величайшим вниманием выслушал его. По временам он перебивал Петю и интересовался способами лечения Арлюка, образом его жизни. Петя спросил Басова:
– Значит, и вы прокаженный?
– Да, я тоже прокаженный… несколько лет… Спасибо Кузьме, если бы не он, я бы давно пропал. Разве он ничего не рассказывал обо мне?
– А как он вам доводится? – полюбопытствовал Петя.
– Никак. Работником.
С этого момента в доме номер восемь оказалось четыре жильца: Петя, Кургузкин, Басов и Дружок…
На следующее утро в лепрозории стало известно о возвращении Кургузкина и прибытии нового больного.
Доктор Туркеев вызвал Кургузкина к себе и объявил ему выговор за самовольную отлучку. Кургузкин принял этот выговор как должное и пообещал никогда больше не отлучаться. Медицинский осмотр констатировал у Басова бугристую форму проказы, начинавшей переходить в обостренный процесс.
Инфильтраты, обильно усеявшие тело и лицо Басова, начали уже вскрываться и переходить в язвы. Доктор Туркеев ободрил его и сказал, что в лепрозории «лечили и не таких».
На другой день Басов и Кургузкин были переведены в комнату, ранее занимаемую Кравцовым. Петю от них отделял небольшой узкий коридор, но для Кургузкина не существовало этого разделения, – он успевал хлопотать одновременно у обоих: у Басова и у Пети.
– Дядя Кузьма, вы бросьте, не надо, я сам…
Упрямство Кургузкина стояло выше Петиных попыток отклонить его услуги.
Едва Петя решал приготовить чай, как чай уже стоял на столе. То же самое происходило и с обедом, и с водой. Кургузкин буквально ошеломлял Петю своими проворством и предупредительностью.
Целыми днями он маялся около Басова, слегшего в постель тотчас же по прибытии в лепрозорий, и Петя, наблюдая за этими двумя людьми, не знал: кого больше жалеть из них – изнывающего от болей Басова или хлопочущего около него Кургузкина. Иногда Петя слышал, как густым своим голосом Басов выражал неудовольствие и упрекал Кургузкина в недостаточной поворотливости. Тогда Петя начинал испытывать к «благодетелю» неприязненное чувство. Кургузкин не обращал внимания на упреки Басова. Он молчал, а если и говорил, то только о том, что должно было «пойти на пользу больному человеку», – он советовал ему не беспокоиться, не волноваться и «зря не мучить себя».