Прокаженный
Шрифт:
Между тем город начал просыпаться, транспортный поток сделался более плотным, и, без приключений добравшись до первого же «ночника», майор стал обладателем, как было написано на упаковке, галантерейного набора настоящего мужчины. Отыскав в ворохе презервативов нужное, в сортире Варшавского вокзала он почистил зубы, умылся и, горестно вздыхая, лишился, надо думать, не единственной своей мужской гордости — усов. Изумленно глянув на свою помолодевшую лет на десять, вроде бы несколько перекошенную физиономию, Александр Степанович быстро отвернулся и, утешая себя народной мудростью, что нечего на зеркало пенять, если по жизни рожа кривая, направился по стрелке, обещавшей фото на паспорт в течение
В глубоком бетонном каземате, как видно, при советской власти бывшем объектом ГО, майора ослепили вспышкой и, заверив, что «портрет иметь будет качество кошерное», уговорили все-таки зайти за ним минут через сто двадцать, поскольку лаборант Абрам Израилевич болеет нынче инфлюэнцей и процесс от этого проходит медленно и печально.
Времени зря не теряя, майор отправился в молочную закусочную и, подивившись вначале отсутствию очереди, а чуть позже местным расценкам, неторопливо принялся завтракать. Отъев полстакана сметаны, он добавил туда томатного сока и, посолив, принялся за вареные сосиски с рисом, запивая их вкуснейшей нежно-розовой смесью, отдаленно напоминавшей остатки от помидорного салата. Когда с чаем и блинчиками с творогом, неплохими, к слову сказать, было покончено, Сарычев приобрел пачку «Вискаса» и, наполовину отсыпав содержимое ее перед изумленно-радостными мордами оказавшихся неподалеку братьев меньших, закинул в коробку пару пачек зелени и, поправив упаковку, отправился на почту.
— Подарок больной киске, — доходчиво пояснил он приемщице, однако адрес на бандероли написал все же Машин и, отыскав на улице исправный таксофон, дозвонился ей на работу только с третьего раза.
— Меня не будет где-то с неделю, — удивительно ловко соврал майор в трубку и тут же тему сменил: — Придет бандеролька, не ленись, забери.
— Давай возвращайся, я ждать буду, — веселым, безразличным даже голосом отозвалась Маша, а Сарычев понял, что ей здорово хочется зареветь.
— Ну ладно, котам физкульт-привет, — бодро произнес он, потом вдруг неожиданно для себя уверенно добавил: — Еще увидимся, — и трубку повесил, потому как личных разговоров по телефону не переносил.
Пообщавшись с ближними, Александр Степанович прогулялся немного в выхлопных газах и, приобретя в киоске свежую «Рекламу-шанс», забрался в реквизированный джип, где принялся контактировать с прессой. Он уже успел добраться до зверских страниц и с удовольствием читал про опытного трехлетнего кота-производителя Кешу, за которого ходатайствовала, надо думать, не просто так его хозяйка Валя, как вдруг заметил, что из притормозившего рядом с джипом «жигуленка» вальяжно вылез весьма упитанный гаишник и, крутанув своею полосатой палкой в воздухе, ею же начал выманивать Сарычева из машины.
Видимо, все еще находясь под впечатлением от прочитанного, Александр Степанович подумал: «Когда кобелю делать нечего…» — однако вслух ничего не сказал и, опустив стекло, щелкнул пальцами. Уже в следующее мгновение в животе у сержанта сильно забурчало, и, сразу же забыв про долг и честь ментовского мундира, борец с преступностью метнулся рысью на вокзал справлять нужду по-крупному.
Проводив взглядом его мощную фигуру, затянутую в гаишную куртку-косуху из черного дерматина, майор посмотрел на часы и, забрав-таки «свои портреты качества кошерного», порулил на Московский проспект и вскоре припарковался у дверей с надписью: «Штампы. Быстро и дешево». Спустившись по ступенькам вниз, он секунду стоял неподвижно, словно к чему-то прислушиваясь, и на недоуменный вопрос барышни: «Что желаете?» — ответил: «Извините, я ошибся» — и направился к выходу. Примерно то же самое случилось и в другом заведении подобного рода, зато, прибыв по третьему адресу, Сарычев
В самом конце длинного загаженного коридора майор отыскал дверь в небольшой темный закут и, заметив в нем сидевшего за столом пожилого чувака с паузой, с улыбкой произнес:
— Салам алейкум от Крученого, Зотка. Выходи на линию, есть к тебе разговор.
Тут же клочковатые брови лысого взметнулись вверх, а Сарычев достал из кармана четвертушку листа от «Рекламы-шанс» и, протянув ее голомазому, негромко сказал:
— Крученый ксиву тебе просил подогнать, чтобы срисовал ты меня с фронта и отмазал.
— Это я и сам в маляве зырю, корешок, — на майора уставились бегающие выцветшие глазки, — колись, в чем печаль?
Александр Степанович не спеша присел на край стола и поведал негромко:
— Объявил я сам себе амнистию, а теперь без «одеяла» мерзну, — секунду помолчал, а потом сделал краткое резюме: — Бирка нужна, — и протянул лысому маклеру свои «кошерные снимки».
Ни слова не говоря, тот из «зоночки» в полу вытащил чью-то ксиву чистую и, действуя строго профессионально, быстро срезал с нее фотографии какого-то бородатого мужика, вклеил сарычевские и, поправив ностальгическую штампульку «Паспорт СССР», все так же молча протянул развернутое «черное-белое» майору.
От удивления тот даже замер — его натренированное долгой службой око не замечало ни малейшего изъяна в документе, и, подумав восхищенно: «Органолептикой этого не взять», майор, щелкнув пальцами, послал всех тружеников полиграфии на боковую и не торопясь вышел на улицу.
Там шел противный мокрый снег пополам с дождем, и Сарычеву вдруг до боли в сердце не захотелось уезжать из этой, пусть замшелой, но родной до одури болотины, однако приступ сентиментальности был тут же задавлен на корню, и вскоре Александр Степанович уже ступил на твердь Московского вокзала. Без всяких происшествий он приобрел билет в столицу нашей родины, а минут через сорок, уже знакомясь с соседями по купе, представился простенько и со вкусом:
— Трубников Павел Семенович, журналист из Мурманска.
Глава третья
Колеса поезда Москва — Оренбург мерно стучали на стыках, а из репродуктора в сотый, наверное, раз поминали чью-то маму в оренбургском пуховом платке, и, чтобы не скучать, Сарычев с интересом взирал в грязное окно вагона на бескрайние российские просторы. «Куда же ты катишься, родина моя», — сам собой родился каламбур в его голове, а тем временем внизу раздался хриплый голос:
— Павел Семеныч, просыпайся, питаться надо, — и майора принялись настойчиво пихать в бок, так что пришлось покориться и подсесть к столу, на котором лежали необъятные пшеничные хлеба, вареная баранина, дымился круто заваренный на молоке зеленый чай, уже покрытый на степной манер разводами растаявшего масла, — словом, кушать было подано.
Вообще-то, с попутчиками Сарычеву повезло: старый уральский казак Степан Игнатьевич Мазаев вез на свою историческую родину дочку Варвару, которая во время обучения в столице нашей родины гуманнейшей профессии врача, ни с кем не посоветовавшись, тайно выскочила замуж, и, как оказалось чуть позже, за пьяницу и ерника, вскоре ее вместе с дитем бросившего. Сама же молодица хоть и имела черты лица чуть-чуть раскосые, как видно, в мать, но в целом была собою очень хороша — стройная, с упругим, по-девичьи гибким телом, — и, сразу же положив на нее глаз, расположившиеся неподалеку в вагоне черноволосо-курчавые молодые люди вскоре попытались проверить увиденное на ощупь.