Прокаженный
Шрифт:
– Да, давайте так и сделаем, – согласились они.
Мы проводили их до выхода.
– А что будем делать, если он все-таки там висит? – охранник готов был провалиться на месте.
– Если он висит… Не знаю… Дождемся утра. Осталось всего несколько часов. Приеду в девять.
Думал поехать домой, но оставаться одному не хотелось. В такси еще раз прокрутил всю ситуацию и обвинил себя в бесчеловечности. Но
В девять утра меня ждал охранник, и мы молча пошли к мастерской. Я начал сильно барабанить и вдруг услышал шаги. Дверь открыл наш заспанный «самоубийца».
– Ты видел, что тебе звонили? – процедил я.
– Я допоздна вчера работал, надышался лаком и заснул, – ответил Олег
– Что, только им ты и надышался?
– Да. Устал сильно.
– Посмотри в свой телефон и оставь ключи на столе.
Мне позвонил охранник и сказал, что он заблокировал пропуск Олега. Через несколько дней во время уборки нашли его пакет. В нем я обнаружил использованный шприц.
Бесконечная гонка за деньгами – это мой комплекс. Если помещение сто квадратных метров, то через некоторое время нужно уже двести. И с каждым разом требовалось совершать намного больше технических и производственных действий. Увеличивалась операционная система, а общий уровень оставался тем же. Он не рос вверх, но расширялся горизонтально. Я чувствовал, что все совершенно не то, к чему стремился, и работать так становилось невыносимо.
Когда за зайцем гонится лиса, у него преобладает инстинкт жертвы. А у всех хищников включается маниакальное упорство – догнать и съесть. Я же не понимал смысла этой гонки. А наоборот, постоянно пытался сам убежать от всего. Я стал тем самым зайцем.
Появились провалы в памяти. Не помню не только того, что происходило несколько лет назад, но и что случилось на прошлой неделе. Теряются мои прежние ощущения и впечатления. После события с «повесившимся» красные точки на теле стали стягиваться в одну большую расплывчатую кляксу.
Я приехал в бар. Вибрация от электробасов заполняла все пространство. Высматривал девушек и сразу подходил к ним, на ходу заказывая виски. Никогда сразу не разговаривал с самой красивой, а сначала общался со всеми. Значительно охмелев
В зеркале лифта, в неестественно ярком, холодном освещении увидел, что на границе между лбом и волосами образовался белый толстый налет. Попытался его соскоблить. Подцепил. Оторвал. И так с каждым кусочком. Начала течь лимфа. Кожу жгло, словно по ней прошлись наждачной бумагой. Пот капал со лба. Мощно стучало сердце. Я не мог остановиться. У меня подкашивались ноги. Я вырывал куски кожи прямо с волосами. Вся голова покрылась белыми выдранными хлопьями. Наклонился, чтобы они падали вниз, не запачкав одежду.
Я пил виски, и чем больше, тем становился агрессивнее. Чувствовал, что не могу это прекратить. Вечно ввязывался в драки и часто сам их провоцировал. Совсем срывало голову. Отключался инстинкт самосохранения: «Давай же! Что медлишь? Ударь меня! И мы с тобой повеселимся». Днем на работе подавлял ненависть в себе и не выплескивал на людей. Но ночью наступала свобода. Во мне жил бескомпромиссный дикий зверь, которого невозможно было укротить. По крайней мере, я не мог этого сделать. Совсем.
Шла первая неделя пандемии. Разбирали выстраданный нами ремонт. В стране локдаун. В бессонных ночах и днях в облаках пыли, ненависти и полного опустошения перевозили производство. После нашего переезда ковидный режим совсем ожесточился. И я быстро уехал на дачу. Надо посмотреть, как будет протекать моя болезнь в обычном спокойном режиме, и самоизоляция этому сильно поможет. А в больницу при карантине – это равно самоубийству.
Конец ознакомительного фрагмента.