Проклят тобою
Шрифт:
— Радик…альные… — икая от страха, бормочу я. И уже вижу себя привязанной к разделочному столу, где надо мной склоняются два маньяка со всякими жуткими штуками в руках. Некстати вспоминается КВНовская шутка про хорошо зафиксированного пациента, который в анестезии не нуждается.
И я взываю:
— Пожалуйста… прошу! Умоляю!
Доктор качает головой:
— Плохо дело! Злыдень входит в силу! Решать, что делать — вам, — говорит он Ландару. Тот утвердительно кивает, крепче сжимает мои плечи (кажется,
— Давайте, — говорит он. — Но только дрель, без радикализма.
На мой тихий отчаянный рёв никто не обращает внимания.
Томирис тем временем достаёт из саквояжа бутыль с красиво мерцающей зелёно-жёлтой жидкостью. По комнате разливается такой неуместный при смертоубийстве аромат бергамота.
— Двадцать капель, не больше, — отдаёт распоряжения доктор, а сам берёт какой-то странный предмет, похожий на распорку и направляется ко мне.
Томирис достаёт мерный стаканчик, накапывает в него микстуру.
— Что… что вы хотите делать?.. — сама едва слышу свой голос. Если бы меня не держал Ландар, я бы уже давно рухнула на пол.
— К сожалению, мне придётся насильно открыть ваш милый ротик, раз вы боитесь дрели…
— Вы её будете мне в рот… — сознание уплывает, картина перед глазами слишком ужасна, и уже нет сил даже реветь.
— Ну а как ещё?
Подходит Томирис, держит в руках стаканчик с мерцающим питьём.
— Вот, — говорит она и просит доктора: — Вы позволите мне, господин Грасс? Наша пациентка напугана.
— Хорошо, — отступает доктор, — попробуй ты, дитя.
Томирис смотрит на меня по-доброму, с жалостью, говорит тихо, просяще:
— Выпейте, это не больно.
Протягивает мне стакан.
— Это яд?
— Нет, что вы! — чуть обижено отзывается она. — Мы не шарлатаны какие-нибудь. Это — дрель.
— Это? — не веря, тычу на стакан.
— Да, она самая.
— И вы не станете сверлить мне мозг?
— Если выпьете — не станем.
Киваю, беру стакан дрожащими руками, пью, зубы выбивают дробь о край посудины. Микстура даже вкусна. Нотки лимона и каштанового мёда, но горло обжигает, как крепкое спиртное.
Меня ведёт, Ландар вовремя ловит и несёт на кровать. Когда укладывает, я сопротивляюсь, потому что мне нужно выяснить главное, иначе не успокоюсь.
Выглядываю из-за плеча мужа, наблюдаю, как доктор и его помощница укладывают предметы назад в саквояж.
Но я должна спросить, иначе меня разорвёт.
— Почему дрель?
Слова даются с трудом. Язык едва ворочается.
Доктор округляет глаза.
— Так вы не знаете, что такое дрель?
— Знаю, это предмет такой… Им сверлят…
— Нет же! — со смехом отмахивается лекарь. — То — мозгоковырялка. А дрель — древо-лекарь,
Утыкаюсь в плечо Ландара, хохочу.
Какой дикаркой они, наверное, увидели меня сейчас! Обычно попаданки аборигенов магических миров считают дикими и отсталыми, а тут я, человек из цивилизованного двадцать первого века, такое учудила, даже не разобравшись.
Ландар гладит меня по спине и виноватым тоном говорит доктору:
— Простите её. Моя жена двадцать лет просидела в башне. Многого не знает.
— Бедное дитя, — качает головой доктор, раскланивается, подхватывает саквояж и Томирис под локоток, и спешно ретируется.
Когда за доктором и его ассистенткой закрывается дверь, Ландар поворачивается ко мне и внимательно смотрит в глаза.
Потом, приподняв лицо за подбородок, спрашивает немного грустно:
— Ты, правда, подумала, что я позволю причинить тебе вред? Сделать с тобой что-то дурное? Ты столь плохого обо мне мнения?
Отползаю, закрываю пылающее лицо руками и с трудом произношу:
— Да.
Он вздыхает, встаёт, уходит на время в свою мастерскую и вскоре возвращается с маленькой коробочкой.
Она выглядит смутно знакомой.
Однажды ко мне уже подходили с коробочкой.
Ландар протягивает презент мне и говорит:
— Открой. Может, это тебя переубедит?
Выполняю с опаской, зная, что увижу внутри, но всё равно не удерживаюсь от возгласа:
— Горошина!
Ландар усмехается:
— Никогда ещё не видел, чтобы кто-то так радовался простому гороху.
Вздыхаю слегка разочаровано:
— Разве она не та самая?
В глазах Ландара промелькивает нечто странное: боль? отчаяние? страх? Лишь краткий миг, но я успеваю заметить.
Говорит он в этот раз с нескрываемой печалью:
— Она может стать той самой. Только её нужно посадить и бережно за ней ухаживать.
Наклоняется и целует в губы — тягуче, медово, чуть с горчинкой.
Вот так просто.
Не тысячи слов. Не бурных объяснений. Он вручил мне не только мою судьбу, но и своё сердце.
Отрываясь от моих губ, он заводит мне прядь волос за ухо и безапелляционно требует:
— Не смей плохо обо мне думать!
Я бросаюсь на шею, прижимаюсь к нему и заверяю со всей страстью, на которую только способна:
— Никогда больше.
И чувствую, как он расплывается в улыбке.
Глава 4. Не всё то золото, что блестит
Кажется, я засыпаю.
Убаюканная теплом и нежностью Ландара, в надёжном кольце его рук сворачиваюсь клубочком, закрываю глаза и сразу проваливаюсь в сонную негу.