Проклят тобою
Шрифт:
Вроде бы оторвалась. Но всё равно только захлопнув за собой дверь и опустившись на пол, позволяю себе облегчённый вздох.
Помещение, в котором я оказалась, столь же пустынно, как и то, в котором мы встретили гулий. Открытие не утешает.
Но всё-таки здесь иначе.
Определённо меньше паутины.
Да, и ещё одно, — первобытный очаг. Прямо посреди комнаты.
Крепче прижимаю к себе притихшего малыша, осторожно приближаюсь, трогаю. Так и есть — камни ещё тёплые. Огонь
Значит, здесь есть кто-то ещё.
Кто-то, кому необходимо готовить пищу на огне.
Кто-то, кто построил эти дома.
Как я сразу не догадалась! Ну, конечно же. Не для монстров, ундин и затерянных душ же их строили!
Значит…
Мне в спину упирается нечто твёрдое и хриплый голос командует:
— Подними руки!
— Не могу, — пищу в ответ. — У меня ребёнок.
— Положи его на пол и подними руки!
Чмокаю настрадавшегося малыша в лобик и осторожно кладу поближе к тёплым камням.
Поднимаю руки, всё ещё боясь оглянуться.
— Вставай, медленно! — продолжают распоряжаться мной.
Выполняю команду. Разворачиваюсь.
Их двое. Невысокий рыжеватый юноша и тонкая бледная девушка, словно обретшая плоть ундина.
Но они не пугают меня, даже несмотря на то, что юноша сжимает в руках старенькое охотничье ружьё.
Почему-то я точно знаю: передо мной хоть и не совсем обычные (нормальные здесь бы не выжили), но всё-таки люди.
Без масок.
Без иллюзий.
Просто люди.
Должно быть из тех, кто построил когда-то эти дома…
И я радуюсь им.
Поэтому улыбаюсь и максимально искренне заверяю:
— Я не причиню зла. Просто не хотела, чтобы тот монстр сожрал малыша.
— Мы знаем, — говорит парень и кивает в сторону девушки. — Сейл — ундина, она попросила сестёр защитить тебя. Сейл очень добра.
Девушка бледно улыбается и протягивает ко мне тонкую руку. Ощупывает, едва ли не обнюхивает. Стоит вплотную, а сама едва достаёт мне до носа.
У неё удивительный цвет волос — белый с серебристым отливом, и переливается, будто снег под солнцем. Даже здесь, в полумраке.
Изучив меня, она оборачивается к парню и издаёт странные булькающие звуки, мало напоминающие речь.
— Сейл говорит, что ты не лжёшь. Она не чует угрозы. Бери мальца и идём.
А я сторонюсь и опасаюсь, потому что мало ли чего можно ожидать от человека, который пользуется ружьём, как указкой.
Беру ребёнка, прижимаю к себе и следую за новыми знакомцами.
Замечаю, что Сейл движется быстрыми, короткими перебежками.
Пристроив заснувшего малыша на руке, догоняю парня и спрашиваю:
— Что это с ней?
Он
— Ундины дорого платят за право ходить. Лишаются голоса, а каждый шаг для них — словно бег по остриям ножей.
— Совсем, как Русалочка, — говорю я.
— Какая ещё русалочка? — удивляется он.
Так, прокололась, почти как Штирлиц из анекдота, где он рассказывает, что учился водить машину в ДОСААФ.
— Я не местная, не отсюда, — обвожу рукой помещение. — А там, в моих краях, водных жительниц называют русалками. Они наполовину женщины, наполовину рыбы. И чтобы получить ноги вместо хвоста, тоже отдают свой голос.
— Рыбы! — морщится парень. — Какая гадость! — похоже, он мне поверил и не собирается перепроверить информацию. Даже, наоборот, становится куда дружелюбнее, протягивает руку: — Мы так и не познакомились. Фениас. А ты?
Называюсь и сразу перехожу к главному, к тому, что волнует меня с момента встречи:
— Откуда ты здесь?
Фениас лишь самодовольно ухмыляется:
— Скоро всё увидишь сама. Мы почти пришли.
Бежавшая впереди нас Сейл тоже останавливается, что-то булькает и указывает на громадную, всю покрытую тонкой, как вязь, резьбой, дверь.
— Почему почти? Вот же дверь!
Фениас качает головой:
— Не всё так просто. Бессердечному не пройти.
А вот теперь накатывают паника и злость. Крепче прижимая к себе малыша, выдаю:
— Зачем было тащить меня сюда? Если ты знаешь, что я бессердечная.
Фениас хмыкает и легко ударяет меня ладонью в лоб:
— Да ты точно идиотка! Будь ты и вправду бессердечной, стала бы ты спасать мальца?
Он кивает на мою бесценную ношу.
Я пожимаю плечами:
— Не знаю.
— То-то и оно, что не знаешь. Не уверена. А если сама не знаешь, откуда же мне знать. Но дверь… Её не обманешь. Так что сейчас и проверим. Сейл, открывай.
Ундина кивает, подходит к двери, прикладывает ладонь к одному из узоров. И створки расходятся. А из-за них бьёт нестерпимо яркий — после этого сумрачного мира — свет.
Прикрываюсь рукой, потому что кажется — вот-вот выжжет глаза. Но когда более-менее привыкаю к свету, отчетливо вижу, как в его яркой полосе рыжеволосый и белокожий Фениас в своём бесформенном светлом балахоне выглядит истинным херувимом: волосы ложатся вокруг лица золотистым ореолом. А глаза — чище и голубее небесной лазури.
Сейл торопит нас, машет руками: мол, проходите скорей. Но я не могу быстро. У меня на руках ребёнок и нужно подумать о его судьбе.
Ведь я не знаю, что случается с бессердечным, если он проходит через эту дверь. Может, его разрывает на куски? А я не могу так рисковать.