Проклята луной

Зингер Татьяна

– Геля, это ты сильная, а не я, – шептал Максим, утыкаясь носом в холодную шею, – это ты умеешь видеть вещие сны. Не я. Понимаешь?

Даже если и понимала, то ответить не могла.

Изредка он выбирался в город за продуктами и инструментами. Дом разваливался на глазах. Отошли половицы, разъехались доски, прохудилась крыша. Максим латал старые раны, предупреждал появление новых. Наверное, дом погибал вместе с последней представительницей рода. Максим лечил его день за днем, не позволяя окончательно умереть.

Он

облазал весь интернет. Нашел любопытные статейки про ведьмаков и то, как они получают силу. Про то, что ведьм тянет к ведьмакам, и про то, как в тех жадность побеждает любовь. Получается, он тоже один из этих, раз принял силу? Но Максим никогда не хотел сгубить Еву. Да, влюбился он в неё моментально, будто бы специально… Но убить он её не позволит ни себе, ни кому-либо другому!

Нашел Максим и фотографии Евы, за которой стелилась тень. И снимок Сергея. Даже написал барышне, выложившей кадры, а та рассказала занятную историю про появление Евы в своей квартире. Но помочь ничем не смогла.

У этой связи есть всего один выход: оборвать лунные нити. Сорвать их с Евиных запястий и растоптать. Потом похоронить её под папоротниками, выстругать крест и иногда навещать могилку. Вернуться в город, да и зажить как прежде.

Максим так не мог.

Как отпустить её, когда только с ней ему легче? И жар прекращает сжигать изнутри? Нет, ни за что!

Кстати, оказалось, что именно Сергей напал на Ирину. Она всё вспомнила. Говорит, будто защиту с памяти сняли. Следователь её по связям связался с кем-то из города. Но те Сергея не нашли. Решили, что уехал куда-то, тем более в последние месяцы, по словам агента, он был сам не свой. О пропаже не заявили. Взрослый же человек, волен уезжать и возвращаться.

Ирина Максима на свадьбу свою приглашала, со следователем Михаилом. Говорила:

– Авось и Евка приедет к декабрю, погуляем всей толпой. А, Максимка? Ты так мой спаситель, тебя Мишка свидетелем зовет. Согласен, ну?

Максим горько кивал и спешил поскорее закрыть входную дверь. За ним прочно закрепилась слава затворника. Знали бы жители деревни, с кем коротает Максим дни и ночи…

22.

Здесь не за что уцепиться. Черно, если открыть глаза; черно, если закрыть. Нет звуков или запахов. И Евы нет, только клочки её сознания. Остатки от человека. Беспорядочные куски мыслей и чувств.

Ева силится победить пустоту. Она разговаривает вслух (или ей так кажется), вспоминает Макса, мысленно общается с сестренкой. Движется. Не позволяет себе замолчать – иначе перестает существовать вовсе. Но пустоте безразличны старания той, которой нет. Она поглощает. Ева забывает, кто она. После вспоминает и забывает вновь.

Не часто, но сквозь пустоту прорывается тепло. И тогда появляются ароматы: прелой травы и ягод клубники, свежего молока и летнего дождя. Еву на секунду-другую озаряет солнце. Она задыхается, силясь втянуть весь воздух. Но чудо

резко обрывается.

Пустота.

– Гель… – внезапно доносится до неё слабое.

Ева ворочает головой, которой не имеет, напрягает уши, которых не существует. Ощущение гадкое: словно чешется мозг. И его не почесать.

Всё смолкает. Иллюзия. Обман. Розыгрыш. Ева бы разревелась, но она не может. Она бесплотна.

Пустота растет. Той бесконечно много, а станет больше. Когда-нибудь она подомнет под собой Еву. И память её навсегда скроется во тьме.

Нет! Пока где-то тепло и пахнет солнцем, она должна бороться.

23.

…То был день её рождения. Осенний, промозглый, хмурый день. Листья укрывали землю теплым одеялом, готовя к зиме. Натопленная печь не справлялась с октябрьским холодом. Кажется, Максим уснул в кресле напротив Евы.

Сквозь вязкий сон кто-то по-старчески прокряхтел:

– Отдай её нам, мальчик.

Максим подскочил от неожиданности. Обернулся на голос. Перед ним стояла точная копия Евы, разве что постаревшая. С морщинами-рытвинами и белоснежными волосами, заплетенными в косу. Старушка была одета по-простому, в серенькое ситцевое платьишко. Вся она была безликая, бесцветная, и только горло окрашено алым.

– Вы ее… бабушка?

Старушка заулыбалась.

– Мы давно ждем её. Нам не хватает нашей девочки.

– Как её вернуть? – он попытался схватиться за ладонь старушки, но та растаяла туманами под его рукой.

– Ну зачем она тебе? Измученная, израненная. – Старушка глянула на свои чистые запястья, с которых потек не то красный дым, не то кровь. – Оставь её с нами. Моя дочь здесь, моя младшенькая внучка здесь, сестрица моя здесь. Нам не хватает только её. – Она не подошла – подплыла к Еве и посмотрела с нежностью. – Как она проживет одна на всем белом свете?

– Она не одна!

Максим вскочил.

– Мальчик, ну разве подвластно тебе защитить её? Ты ведьмак, тебе всегда будет не хватать силы. Ты сгубишь нашу девочку в порыве жажды.

– Никогда не сгублю, никогда… – он повторял как обезумевший. – Да не нужна мне эта сила! Я готов отдать её Еве. Но как?!

– И не уйдешь? – старческий голос стал моложе, звонче. И черты смазались, а когда проявились, на него смотрела пухлощекая девчонка с браслетами-фенечками на запястьях.

Максим мотал головой.

– Нет! Забирайте, что хотите. Верните мне Еву.

– Моей сестричке так одиноко, – девчонка упала на край Евиной кровати. – Но тебе нельзя доверять. Ты злой и опасный, как и все мужчины. А она никогда не позабудет случившегося, в ней это останется навечно. Она во всех будет видеть меня. Она не забудет ведьмака и боль, им причинённую. Тебе её не излечить ни жалостью, ни таблетками.

– Я не собираюсь её лечить.

Девчонка выдавила улыбку.

– Тогда дай ей умереть. Уходи.