Проклятая Мангазея

Волошин Константин

Петька-попович иногда наведывался к Тимохе. Но разговор вёлся вялый. Тимош­ке он уже стал безразличен. Даже Агашку стал реже вспоминать. Однажды подумал, что и она только и думает, как выйти за богатого. Остальное, думалось юноше, её не занимало. Он так себя настраивал, и это постепенно успокоило бурные мысли.

Около месяца Тимошку не трогали для работ. Хворь тем временем сама прошла. Хотя местные бабки таких хворых отпаивали противными отварами. Кстати, и смер­тей стало намного меньше. Люди всё же оклемались, взбодрились перед трудностя­ми морского

перехода до Мангазеи.

Лишь в конце апреля был дан приказ грузиться на кочи, лодьи и даже коломенки Набежали и многие из промышленных людишек, спешащих обосноваться на новом месте и подготовиться к зимнему промыслу. Да и веснование не стоит пропускать – ры­бу надо наловить и засолить. Иначе с голоду можно помереть. С хлебом было уж очень туго. Его привозили из Тобольска, а суда не всегда могли дойти до места. Обская губа слишком опасна для плавания. И льды часто забивают губу, коль сиверко задует надолго. А такое случалось, довольно часто.

Однако день отхода каравана судов настал. Льды ещё не все прошли, но ждать больше никто не хотел. Спешили добраться до осени к месту. И Тимоха с волнением разглядывал кочи и паузки, что шныряли между судами, развозя мелочь.

Дьякон Ерофей послал Егора помогать грузить вещи отца Якова. Юноша был до­волен, что та работа будет лёгкой и поспешил к попу.

Там уже распоряжался сам поп, и тут же приказал сносить узлы и корзины на коч, стоящий у помоста причала. Тимофей встретился глазами с Агашкой. Та скри­вила губы в подобие улыбки, а Тимошка вдруг подумал, что это уже совсем не волнует его, и прошёл мимо, никак не ответив девушке. Он не видел, как она недовольно надула губки. Даже не обернулся, хотя прежде почти всегда это проделывал.

И пока он сносил вещи, в голове ничего не возникало. Он лишь удивлялся оби­лию вещей. А попадья постоянно требовала осторожности и поругивала Тимошку. Он лишь кивал, но ничего не менял в работе.

Поскольку он послушник и прикреплён к отцу Якову, с коча его не прогнали. И он устроился подальше от глаз отца Якова. Было большое желание побыть одному. Кругом так много интересного и волнение не покидало его. А гребцы уже вывели коч на середину реки и споро поставили парус. Ветер оказался почти попутным. Десяток мореходов с баграми стояли наготове отталкивать льдины, оберегая борта от возможных ударов. Работа трудная и Тимошка не утерпел и тоже попробо­вал так поработать от скуки. Дело оказалось не таким простым. Ему подсказывали бывалые мужики и он легко всё понимал и выполнял.

Дни уже были длинные и работу не прекращали долго. Тимошка устал, однако не жалел, что ввязался в не свою работу. Отец Яков даже сделал выговор ему.

– Так, батюшка, дело ведь делал. Негоже мне вот так сидьмя сидеть. Мужики вон как надрывались. Да и мне стоило подучиться новой работе.

– А у нас тоже своя работа, – как-то неопределённо ответил поп и нахмурил белёсые брови. – Пойди матушке помоги переставить корзины.

– Я мигом, батюшка! – Тимоха с неохотой скрылся за дверью поповского помещения.

После

работы он вспомнил слова Петьки-поповича и усмехнулся. Тот был прав.

Попы живут припеваючи. Тут же вспомнил свой монастырь. Простые монахи тоже в трапезной ели самую простую пищу и той было мало. А работали от зари до зари.

А потом церковные запреты, бдения, молитвы и службы. И ещё хозяйство. Себя надо кормить. И всё почти впроголодь! Лишь вера в правильность жизни многих спасала от преждевременной болезни или даже смерти.

И опять Тимошка ушёл готовиться ко сну в мрачном настроении. Правда, попадья сунула ему кусок хлеба с холодным мясом. Мясо он давно уже не ел. Он низко кла­нялся, мельком заметив негодующие глаза Агафьи и злую улыбочку на губах.

Он не остался в долгу и весело подмигнул, скрываясь за широкой фигурой попа­дьи. Та ничего не заметила, а девчонка мотнула головой, разбросав косы.

Тимошка был доволен, настроение уже поднялось. Спать устроился прямо на палубе. Рядом были и другие мужики. Лишь вахта оставалась на работах, а кормщик убавил парусов, и коч, а затем и все остальные суда, сбавили скорость.

Коч часто сотрясался от ударов мелких льдин. Их не всегда успевали заметить в белёсой темноте. Но усталые люди ничего не слышали. Даже волнующийся Тимошка недолго боролся со сном.

Утро выдалось туманное, сырое и ветреное. Низкий туман полз у самой воды. Кормщик постоянно покрикивал, требуя отменной работы. Парус вовсе убрали, а му­жики сели на весла. Тимошка с интересом наблюдал и тревожно оглядывал серые и такие коварные волны не то реки, не то уже моря. Один мужик сказал ему – идём Обским рукавом, а до самой Оби ещё идти две недели и то при хорошей погоде.

Тимошка задумался. Такие расстояния, что голова кругом идёт. А люди все одно рискуют и идут в надежде на удачу и нечаянное богатство. Хотя бы три соболя в дом принести – и то дело.

За день с лишним до подхода к Обдору сильный сиверко разбросал суда. Спешно попытались укрыться за мыском. Удалось это не всем. Один коч сел на мель и его методично стали бить волны. Один паузок захлестнуло волной, и он перевернулся. Пятеро мужиков тут же исчезли в пене с крошевом льда, что нагнало из Обской губы. А был ещё май месяц. До лета оставалось больше недели.

Тимошка с ужасом все это видел, и сердце сжималось от страха. А с коча спе­шили спасти хоть часть товара, особенно хлебный запас, оружие и товары для торга.

Тимошка спросил у одного бородатого мужика, уже бывалого и знающего:

– И долго такой ветер будет, дед?

Мужик снисходительно глянул в молодое лицо Тимошки.

– Впервой в тутошних местах? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Может и две недели дуть. Сиверко – он такой. Ещё льдов нагонит. Тогда полная беда! Молись.

Оба перекрестились, повздыхали и разошлись. Подошёл Петька-попович.

– Что он тебе сказал, Тимошка?

– Что дела наши тугие. Можем ко дну пойти. Сиверко! Льды нагонит с губы.