Проклятая Мангазея
Шрифт:
– Я подниму тебя на ноги, Климушка, – уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.
– Ты так уверена? Хорошо бы! – и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. – Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?
Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую
Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.
Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И Настя с трудом заставила себя проговорить:
– Заснул. Я помогу ему, обещаю.
После обеда у Насти появилось острое желание посетить отца. Думала она недолго. Молча оделась и, не предупредив, убежала из дому.
Тимофей собирался уходить по делам. Однако тут же снял кафтан и чмокнул дочь в щеку, оглядел её. Глаза его показались колючими.
– Ты какая-то странная, доченька? Что произошло?
– Ох, тятя! Я весь день думаю о Климе. Жаль мне его. А почему – и сама не могу понять. Что-то со мной случилось за этот день. Да и за ночь тоже. Вроде бы зря я на него так окрысилась.
– Стало быть, дочь, совесть у тебя ещё не потеряна? – изрёк отец сурово. – То хороший знак. Я рад, что ты проснулась.
– Ты меня не осуждаешь, тятя?
– Как же! Осуждаю! А как не осудить? Плохие дела вершить – значит, и на осуждение будь готова. Да, ты моя дочь и единственное родное существо у меня. Потому могу легко и простить. А ты подумай про себя, сходи в церковь, помолись. Исповедаться ты, конечно, не осмелишься. Да что с тебя взять! Ты, наверное, сама не знаешь, каким богам тебе молиться. В тайге мы ничего такого тебе не втемяшили, в твою непутёвую голову. И за то тоже будем ответ держать, – приподнял отец голову и глянул в потолок.
– Ты в этом уверен, тятя? – как-то странно, с нотками неуверенности, спросила Настя. Её глаза бегали в разные стороны, скрывая чувство неуверенности и сомнения. А Тимофей строго глядел на дочь и тоже сомневался в силе своих слов. Но придушить любовь к дочке сил не было. Да и желания. Потому со вздохом молвил:
– Ты, дочка, подумай о моих словах. Не в церкви перед попом покайся в своих грехах, так перед собой. Тоже дело сделаешь. Для себя доброе. С грехом в душе трудно жить. Мы ведь в христианском мире живём. То тоже учесть стоит.
Отец заметил, что его слова упали на благодатную
– Ты тут побудь маленько, а мне пора. Дела. Потом ещё поговорим. Пока.
Настя благодарно кивнула, проводила отца до двери. А он обернулся и с лёгкой улыбкой заметил не так строго:
– Всё ж ты зверёныш, но я тебя так люблю, что не мыслю жизни без тебя. А ты так редко стала приходить, мой любимый зверёныш. Надеюсь, что ты справишься с ним
– Буду стараться, тятенька! А приходить тоже стану чаще. Я тебя люблю! – крикнула она уже вдогонку и радостная улыбка осветила её смуглое лицо.
Что-то произошло с Настей. Ей казалось, что она уже не ощущает той неприязни к свекрови и мужу, что глодала её столько времени. А с Дашкой постоянно старалась наладить прежние отношения. Получалось, но медленно.
Правда, Кирилл так и не принял её попытку поправить их отношения. Обида и даже ненависть сквозили в его глазах. Но в завещании было указано, что в случае притеснения Насти в доме, виновные будут лишаться наследства. Об этом их предупредил Клим, зачитав документ.
Он за месяц значительно поправился и был безмерно благодарен Насте. Скоро собирался заняться делами, хотя уже сейчас вызывал к себе приказчиков и разносил их за воровство, грозя привлечь к суду воеводы. Те вынуждены были вернуть часть уворованного, а после этого Клим троих выгнал. Потом много раз ругал сына за попустительство в делах и неумение строго карать воров.
– Этак после меня ты за год всё спустишь неизвестно куда! – кричал Клим на сына, стоящего с понуренной головой. – Наверное, нужно Насте доверить дело. Она-то своего не упустит. Растяпа!
Последнее замечание отца так испугало Кирилла, что он тут же упал на колени и, стукнувшись лбом о пол, взмолился:
– Отец, я всё понял и больше не допущу таких промахов. Да всё Настька мне мешала своими выходками!
– Молчать! – рявкнул отец и грозно бросил взгляд на сына. – Не сметь так говорить о ней! Ты её пальца не стоишь, увалень! Кто меня на ноги поставил? То-то!
Клим устало сел на лавку отдышаться. Лицо побледнело от волнения. Сын с беспокойством поглядывал на отца, боясь ещё чего-то.
– Чего щупаешь глазами? – уже вяло спросил отец. – Беги позови Настю. Пусть посетит хворого и принесёт отвар. Она знает какой. Беги!
Кирилл опрометью юркнул в дверь.
– Что случилось, Климушка? – с беспокойством спросила Настя, войдя. – Кирилл толком не пояснил. Боже! Ты такой бледный! – и грозно глянула на мужа. – Я же просила не волновать отца!