Проклятая реликвия
Шрифт:
Обычно члены шайки днем расходились по своим подлым делишкам, но они заранее договаривались о вечерних встречах в лесу. На этот раз бывший священник надеялся, что больше никогда их не увидит, если план, зародившийся у него в голове, окажется успешным.
Ранним вечером Герваз отдыхал в кустарнике на опушке леса, всего в нескольких сотнях шагов от дороги на Эксетер. Следующая часть замысла требовала темноты, поэтому он дремал, укрывшись рваным одеялом, которое обычно накидывал на плечи, и старался не дрожать от осеннего холода.
Он понятия не имел, что по грязной
— Это мои люди, они охраняют труп, — объявил управляющий. Все спешились, подошли к стражам и увидели неподвижную фигуру, лежавшую лицом вниз в траве. Гвин и коронер присели рядом на корточки. Де Вольф проверил, насколько закоченели руки и ноги.
— Мертв уже несколько часов, — буркнул он, провел пальцами по затылку трупа и нащупал запекшуюся на волосах кровь и шишку чуть не на половину черепа.
— Не приходится сомневаться в причине смерти, — с угрюмым удовлетворением произнес Гвин, тоже положив руку на голову трупа. — Его здорово били по голове. Иди, пощупай, Томас! — Здоровенный корнуоллец не мог удержаться и не поддразнить клерка, очень уж Томас был брезглив к таким вещам.
Джон де Вольф посмотрел на тело, разглядывая саржевые штаны, темные, но хорошего качества, кожаную куртку и прочную пару башмаков.
— Это не йомен и не странник, — пробормотал он. — Он не похож ни на паломника, ни на богатого купца.
— Мне кажется, это скорее всего коробейник, — сказал управляющий. — Хотя мешка с ним нет.
Гвин перевернул тело на спину.
— На поясе у него висит сумка, — проворчал он, открыв суму, притороченную к поясу мертвеца. — Пусто! Что бы в ней ни было, это добро сейчас там же, где и мешок.
Джон, хотя и доверял своему служащему, все же посмотрел сам и нахмурился. На пальце, которым он поковырялся в суме, остались блестящие пятнышки.
— Странно! Похоже на золотую фольгу.
— Может, он был золотых дел мастером? — предположил Гвин. — Хотя они редко путешествуют в одиночку, учитывая ценность товара.
Один из сельчан, которые до сих пор стояли молча, отважился заговорить.
— В этих лесах полно проклятых разбойников. И все они чертовски злые, все время нас обкрадывают. На прошлой неделе у меня пропали три курицы — и виновата вовсе не лиса.
— Но они обычно не убивают, — вставил управляющий.
— Этому парню не повезло, — сказал коронер. — Должно быть, они ударили его сильнее, чем собирались.
Несмотря на то, что труп лежал лицом кверху, его никто не узнал. Лицо изменило цвет — пятна смерти проникли глубоко в кожу, только нос и подбородок остались бледными, потому что были прижаты к земле.
— Чужак, вот это кто! — заметил другой зевака. — Он не из наших мест.
Гвин и управляющий стянули с трупа куртку, рубашку и штаны и стали исследовать тело.
— Есть следы на груди и пояснице и большие свежие синяки, — отметил служащий коронера, показывая на розово-красные пятна на теле
— Не иначе, как его пинали ногами, — проворчал де Вольф, ставший знатоком самых разных ран после двух десятков лет сражений в Ирландии, Франции и Святой Земле. Он посмотрел на управляющего. — Ты говорил, когда его нашли, он еще был жив?
Ответил один из сельчан, старик с седыми жесткими волосами:
— Совсем недолго, коронер! Это я его нашел, и он протянул еще с полчаса, да и помер, упокой, Господи, его душу.
— И ничего не сказал о тех, кто на него напал?
Старик мотнул головой.
— Да он бы все равно не узнал этих чертовых лесных воров, потому как чужак. Он с последними вздохами сказал «Гластонбери» — и еще что-то о проклятье.
Де Вольф уставился на старика.
— Что за проклятье? Он что, проклинал тех, кто на него напал?
— Нет, он назвал имя… да как его там? — Сельчанин поскреб седую щетину на лице, словно пытаясь оживить память. — Ну, такое странное имя, вот я его и запомнил… а, Барзак, вот как!
К тому времени, как Джон де Вольф вернулся в свой дом на Мартин-лейн, узенькой улочке, соединявшей главную улицу Эксетера с собором, уже наступили сумерки. Его дом представлял собой высокое, узкое бревенчатое строение, одно из трех, располагавшихся в проулке, и фасадом выходил на платную конюшню, в которой коронер держал Одина, своего боевого коня. Он как раз успел к ужину, так что ему не пришлось любоваться недовольной физиономией жены Матильды, которая вечно жаловалась на то, что он, как коронер графства, работает в самое неурочное время — хотя именно она подталкивала его занять эту должность несколько месяцев назад в надежде, что это поможет ей проложить путь наверх по социальной лестнице. Ее брат, сэр Ричард де Ревелль, был шерифом Девона, и муж, занимавший второе по старшинству место, как служащий закона, стал еще одним пером в ее снобистской шляпке.
Матильда была женщиной невысокой и плотно сложенной, на четыре года старше мужа. Их шестнадцать лет назад заставили пожениться родители, и оба всегда сожалели об этом браке. До тех пор, пока два года назад Джон не перестал воевать, он умудрялся оставаться вдалеке от своей жены почти все шестнадцать лет брака, за исключением нескольких месяцев, — покуда шли бесконечные военные кампании в Ирландии, Франции и Святой Земле во время третьего крестового похода.
Трапезы их обычно проходили в полном молчании. Они сидели на разных концах стола в зале, в стороне от личных покоев Матильды, куда приходилось подниматься по деревянной лестнице со двора. Сегодня вечером Джон сделал попытку поговорить, рассказав Матильде о неизвестной жертве разбойников в Клист Сент-Мэри. Она не проявила к этому никакого интереса, как обычно, и Джон угрюмо подумал, что если бы погиб каноник или епископ, она бы жадно слушала его, потому что у нее было какое-то болезненное пристрастие ко всему, имеющему отношение к церкви. Матильда проводила очень много времени в молитвах дома, или в огромном соборе, расположенном всего в нескольких ярдах от дома, или в ее любимой маленькой приходской церкви святого Олафа, на Фор-стрит. Джон подозревал, что она была влюблена в тамошнего жирного священника.