Проклятая война
Шрифт:
Именно эта кармическая незавершенность мешала его забыть.
Большую часть того, что Рут знала о религии и во что верила, она почерпнула у отчима. Ортодоксальной иудейкой она точно не была, ела у друзей в гостях пиццу с мясом, а ее родной папаша неистово стучал по клавиатуре в шаббат — но после второго замужества матери эта часть ее жизни изменилась. Ари участвовал в соревнованиях по субботам, и отчим с удовольствием возил семью поболеть за сына, однако Коэны, как полагалось, не употребляли в пищу свинины. Они также старались не работать и не включать телевизор по субботам. Вера ее отчима выражалась не в почитании божества, а
Учитывая некоторые свойства человеческой натуры, этот принцип нельзя было назвать научным или даже просто логическим, но в нем ощущалась гармония, и он нравился Рут.
Поначалу Рут вела себя с Ари по-детски, а потом эгоистично. Она не могла снова позволить себе эту ошибку.
После всех этих раздумий Рут приложила массу усилий, добывая в «Уолгринс» пачку презервативов. Мужчины в это время отоваривались консервами в соседнем отделе, и Рут с легким ужасом пыталась представить, как, черт возьми, станет объяснять свои действия, если они ее застукают.
«Потому что я должна это сделать».
Даже если она бы сказала «нет», Кэм мог сказать «да», и особого выбора у нее не оставалось. Рут сама поощряла его и теперь за это возненавидела. Порой не слишком приятно быть женщиной, быть уязвимой, быть одной.
Следом за Кэмом огибая помятый фургон, Рут усилием воли заставляла себя не просить о передышке. Она все больше и больше боялась показаться слабой. Схватившись за боковое зеркало машины, чтобы не потерять равновесия, женщина подняла голову и посмотрела в спину Кэму. А затем отшатнулась от пробитого черепа, прижавшегося к стеклу с той стороны и скалящего зубы в вечной ухмылке.
Ее сомнения все росли, а вместе с ними рос и этот новый стыд.
«Постарайся не думать об этом».
К сожалению, у нее болело все тело, так что не думать не получалось. А там, где не болело, все чесалось. Рут не понимала, как Кэм может каждое утро вставать и идти вперед.
«Не думай. Вот в чем фокус. Не думай».
В этом лабиринте машин приходилось постоянно принимать решения. Кэм переступил через скелет, но Рут пришлось обойти кости стороной. Затем юноша забрел в тупик из нескольких столкнувшихся машин и попятился. Рут, изрядно отставшая, решила срезать дорогу — и внезапно замерла, неверяще глядя за спину Кэма. Они почти поднялись на вершину небольшого холма. Впереди, между отвесными утесами, заросшими травой и скрюченными дубами, тянулось шоссе. Трасса просматривалась километра на полтора и с обеих сторон была забита машинами, направлявшимися на восток. Автомобили заполонили обочины, а кое-где скатились с дороги. С одного края насыпь обвалилась — Рут отчетливо видела металлически-красный земляной откос и рассыпавшуюся щебенку. Казалось, шоссе никогда не кончится. Ньюкам был прав. Им ни за что не добраться до гор меньше чем за одну-две недели, если придется бороться за каждый шаг в этой чертовой свалке.
«Не надо. Пожалуйста. Пожалуйста, прекрати думать», — мысленно взмолилась она, но холодный ужас не уходил. Пока они протискивались между двумя бамперами, Рут не могла отвести глаз от дороги. Кэм, развернувшись, столкнулся с ней — и тут раздался сухой прерывистый треск. Гремучие змеи. Кольцо мускулистых тел, агрессивных, твердо намеренных защищать свою территорию,
Она с трудом выдавила:
— Что будем делать?
— Им нравится шоссе, — сказал Кэм. — Оно хорошо разогрелось, и тут куча потайных местечек. Наверное, нам лучше сойти с дороги и пойти по холмам, как мы обсуждали раньше.
— В Бога душу мать, это полное безумие, — выругался Ньюкам. — Вы даже не представляете, во что мы там вляпаемся.
— Я представляю. Мы пройдем.
— Мы можем сегодня же вызвать самолет!
— Они прикончат нас, как только увидят, что самолет заходит на посадку.
— Перестаньте, — вмешалась Рут. — Перестаньте ссориться.
Но голос ее был не громче шепота, и мужчины ничего не ответили, яростно сверля друг друга взглядами. Рут, дрожа, отвернулась.
Природа вокруг менялась с повышением местности. Здесь уже водились кое-какие рептилии, а ведь путники поднялись всего на двести метров над уровнем моря. Им предстояло пройти еще как минимум сто двадцать километров по этому незнакомому и смертоносному миру. Рут не хотелось подводить Кэма, но что если они сделали неправильный выбор?
Кэм уже разыскивал дорогу в обход змеиного гнезда, для лучшего обзора взобравшись на капот «тойоты». Машина, качнувшись и задев другую, пронзительно заскрипела. Но впереди тянулись километры и километры пути, а ноги Рут, натертые, покрытые мозолями и уставшие, нестерпимо ныли.
Она начала сомневаться, что им удастся дойти.
8
Правительственный агент, таскавшийся за Улановым, постоянно держал при себе открытый телефон-«раскладушку», словно нож. Это позволяло отследить каждый их шаг на переполненных улицах центрального Лидвилла.
Хотя Николай Уланов был рослым мужчиной, он то и дело останавливался и пропускал людей, сновавших между обложенных мешками с песком огневых позиций. В первую очередь это затрудняло слежку. Уланов уже вычислил второго агента. Шпик пытался остаться незамеченным, но ему приходилось то ускорять, то замедлять шаг, чтобы не отстать от объекта.
В Уланове был метр восемьдесят восемь роста, или шесть-два на отрывистом сленге американцев. Обычно он выделялся в любой толпе. Бывший космонавт был крупноват для выпускника академии Роскосмоса, широк в плечах и в груди. Хромота только придавала Уланову представительности. Большинство людей уступало ему дорогу не задумываясь, но сейчас он никуда не спешил. Прошло всего два дня с тех пор, как у него появился предлог выйти в город и заняться наблюдениями.
Уланов ощущал себя не человеком, а оружием. Истина была проста. Однако двигала им при этом не ненависть, а целеустремленность. Оружие не может ненавидеть. Оно всего лишь служит. Его сила была в том, что он видел и слышал, — однако с каждым днем русский становился все опасней.
Ссутулившись под пальто, Уланов смотрел под ноги, как и большинство гражданских вокруг. Каждый раз поднимая глаза, он боялся себя выдать. Каждый шаг вбок или назад, в обход спешащих людей, имел двойное значение. Он шел среди них так, словно нес бомбу. Казалось невозможным, что никто не замечает его инаковости — иных мыслей и даже иной осанки. Он был врагом.