Проклятая звезда
Шрифт:
Ну и ну. А я ведь даже не задумывалась о том, что мгновенное облегчение страданий — это одно, а моментальное исцеление — совсем другое. И о том, что полностью исцелять безнадежно больного очень рискованно.
— Боженька милостивый, да я даже…
Сестра София касается меня рукой.
— У тебя просто невероятные способности, и кое-кто желает этим воспользоваться. Кое-кто хочет выяснить пределы твоего могущества и задействовать его исключительно в интересах Сестричества. Мы ведь не боги и потому ограничены в возможностях. И к этому следует относиться с уважением, а не то наше здравие —
Я киваю:
— Да, я поняла.
— Я не совсем в этом уверена, — вздыхает сестра София. — Жизнь и смерть — это две стороны одной монеты. Ощущать, как внутри человеческого тела теплится, мерцая, жизнь, может быть очень большим соблазном. Некоторые ведьмы используют свой дар целительства во имя болезни. Так они борются со своими врагами.
— Что значит «во имя болезни»? — не понимаю я. — Вы имеете в виду, что мы можем заставить человека заболеть? Что я могу наслать на кого-то головную боль, вместо того чтоб забрать ее? — Сестра София никогда не говорила о таком на занятиях.
А я-то думала, что магия целительства бывает только добрая. Чистая.
Мне следовало бы получше во всем разобраться. Магия никогда не бывает однозначной.
Сестра София кивает.
— Наслать боль из ниоткуда ты не можешь, а вот усилить — вполне. Я не хочу пугать тебя, Кейт. Пока ты только начинаешь осознавать возможности своего дара. Пока мы правильно используем дар, он — благословение. Священники и врачи часто говорят о призвании. Мол, они «призваны» к своей работе свыше. Я верю, что и у нас то же самое. Не знаю, Господь нас призвал или Персефона, но я благодарна за этот дар.
— О, я… — в карету забирается Перл, следом за нею — остальные послушницы, и я замолкаю.
— Я благодарна за этот дар, за то, что у меня есть четыре прекрасные ученицы, — улыбается нам сестра София. — Побочные эффекты целительства зачастую отбивают у молодых девушек охоту к этому занятию, не говоря уже о смехотворном утверждении, что якобы даме не пристало знать анатомию и биологию. Это, конечно, вздор.
Карета тем временем, дребезжа, спускается с холма, и я уже не слышу продолжения этой тирады, уйдя в свои мысли. Я никогда прежде не думала о своей магии как о благословении, считая ее проклятием. Мне казалось, что с целительством, возможно, все будет иначе, не так запутанно, как с ментальной магией. Что целительница призвана помогать людям, что она — живое доказательство того, что Братья лгут, когда говорят, что любая волшба грешна. Но оказалось, что и тут все зависит от личных качеств той, что обладает этим даром.
Когда мы возвращаемся, пропустив послеобеденный чай, весь монастырь возбужденно гудит, на все лады обсуждая новость о прибытии моих сестер. Кто-то занимается в библиотеке, кто-то с топотом поднимается наверх, в комнаты. На устах у всех одни и те же слова; пророчество, Маура и Тэсс, сестры Кэхилл. Правда, произносятся они, в основном, шепотом.
Я врываюсь в гостиную и, как вкопанная, останавливаюсь на пороге.
Они здесь.
Весь этот бесконечно долгий месяц мне больше всего хотелось именно этого — увидеть своих сестер. Но теперь, когда они наконец-то тут, я почему-то нервничаю.
Маура дает аудиенцию Алисе, восседая вместе с ней на ее любимом розовом диванчике. Она великолепна в своем бирюзовом платье, которое оттеняет ее зеленые, как трава, глаза. Рыжие волосы, собранные в прическу а-ля помпадур, удерживают украшенные самоцветами гребни, а ножки обуты в розовые бархатные туфли с зелеными бантиками.
— У меня всегда была сильная интуиция, — говорит она, скромно потупив глазки, — я просто чувствую про людей… всякое.
— Какое всякое? — заинтересованно спрашивает Вайолет. Она примостилась по другую сторону Алисы, а ее широченные лавандовые юбки пузырятся чуть ли не перед носом своей хозяйки. Вайолет — худышка вроде меня и постоянно прибегает к помощи турнюра, чтобы усовершенствовать свою фигуру.
— Ну вы знаете, — Маура неопределенно машет рукой, — всякие вещи насчет того, на что человек способен. Вроде того, можно ему доверять или нет. Так что я не удивлюсь, если у меня со дня на день начнутся видения.
Переведя взгляд в глубь гостиной, я вижу Тэсс, которая сидит на пуфике рядом с Рори. Ее заплетенные в косу светлые волосы, так же как и мои, растрепал ветер. На ней красное клетчатое платьице, и она выглядит румяной и здоровой — и слегка скептически настроенной по отношению к новообретенным сверхъестественным способностям Мауры. Увидев меня, она подпрыгивает. Могу поклясться, что с тех пор, когда мы виделись в последний раз, она выросла на целый дюйм.
— Кейт!
Сестренка бросается ко мне, и я подхватываю ее, обняв так крепко, что она издает сдавленный писк. Она смеется, и я тоже смеюсь. Маура поднимается и небрежно обнимает меня. Она надушена чем-то сладким и цитрусовым, вроде лимонной вербены.
— Вот и ты! Мы тут тебя уже сто лет ждем.
— Простите, что меня не было, когда вы приехали. Я страшно соскучилась без вас обеих, — говорю я, со вниманием оглядывая Мауру: вдруг она все еще сердится на меня за то, что я уехала без нее?
Я рада, что они здесь. Сестричество, конечно, не та стезя, которую для них выбрала бы я, но и не средоточие зла, каким оно виделось маме. К тому же, возможно, решать теперь не только мне. Я смотрю на них, таких подросших, похорошевших и повзрослевших, и на меня вдруг обрушивается осознание того, что они больше не дети. И имеют право выбирать свое будущее.
Маура вновь поворачивается к своей покинутой было аудитории и театрально складывает руки на груди. Сейчас на нее устремлены все взоры, и ей, как всегда, это очень нравится.
— Так ужасно было прозябать в полном одиночестве в деревне!
Тэсс шлепает ее по руке:
— В каком одиночестве, дурочка? Я же была с тобой!
— Ой, ну ты же понимаешь, о чем я. — Смех Мауры переливчатый и жизнерадостный. — В Чатэме невыносимо скучно, и мы никогда не были знакомы с другими ведьмами. Наша матушка была так строга, она едва-едва позволяла нам практиковаться. Мне хочется все-все узнать о Сестричестве и истории колдовства. Я так вам завидую, девочки! Боюсь, для своих лет я безнадежно отсталая.